В 1970-х годах, едва начав работать в психиатрии, доктор Кортина почти сразу прочел работу Джона Боулби.

– Я тогда подумал: «Господи, это великолепно!», – поделился он. – Это теория о хрупких, доверительных отношениях. Она не всеобъемлюща: ведь помимо привязанности есть и другие факторы, влияющие на личность, но в ней отражена самая суть.

По его словам, он стал «ранним адептом» теории привязанности и в итоге основал Центр привязанности и развития человека в Вашингтонской школе психиатрии. Он также научился проводить интервью для оценки стиля взрослой привязанности.

Это интервью было разработано в середине 1980-х годов психологом Мэри Мэйн и ее коллегами из Калифорнийского университета. Людям задают открытые вопросы об их детских отношениях с родителями, опыте болезней, угроз и отвержения и о том, как все это могло повлиять на их личность. Целью является не анализ конкретного детского опыта – память слишком ненадежна для такого, а раскрытие «ментальной модели» человека, того, как он видит себя в отношениях с другими29. В 2009 году голландские исследователи опубликовали отчет о проведении более 10 500 интервью за предыдущие двадцать пять лет и указали, что система кодирования «устойчива независимо от страны и культуры»30.

– Теория привязанности засела у меня внутри, – сказал доктор Кортина, – и иногда я использую эти вопросы в психотерапии. А когда я рассказываю о важности этой концепции пациентам, у которых есть дети, они говорят «конечно!», потому что знают внутри себя, что внимание к маленьким детям является ключевым моментом в развитии.

– Полезно ли людям знать о своем стиле привязанности? – спросил я.

– Да, конечно, – ответил он. – Понимаете, ожидания, которые мы возлагаем на других людей, составляют важную часть нашей психики и, следовательно, отношений. Могу ли я положиться на тебя? Можешь ли ты положиться на меня? Это не вся психология, но один из наиболее значимых ее элементов.

Потом мы говорили о стиле привязанности как одной из сторон жизни и о том, как надежная привязанность не гарантирует, что человек не столкнется со стрессом в отношениях, душевной болью или даже депрессией. Очевидно, что другие факторы тоже играют роль.

Говоря о формирующем влиянии, доктор Кортина упомянул генетику и то, как социальное окружение (семья, экономика, воспитание) определяет, какие генетические компоненты проявляются в нас, а какие нет. Он говорил о братьях, сестрах, ровесниках и многих других, включая организации и школы. Все они помогают сформировать уникальную личность.

Есть и другие способы описания личности. Например, психологи говорят о «Большой пятерке» черт характера: экстраверсии, дружелюбии, открытости опыту, сознательности и невротизме.

– Тем не менее, – сказал Кортина, – теория привязанности дала терапевтам намного больше инструментов, помогающих понять человека.

Боясь показаться навязчивым, я спросил доктора, знает ли он свой стиль привязанности. Он рассказал, как однажды коллега протестировал его, и, хотя это было неофициально, он предполагал, что его стиль – надежный «с элементами избегания»31.

Объясняя истоки своего стиля привязанности, доктор Кортина сказал:

– Моя мать не была эмоционально вовлечена, хоть она и находилась рядом, но я знал, что родители любят меня, и с отцом у меня были прекрасные отношения. Я вырос, не ожидая многого от людей, и это то, о чем я не подозревал до терапии.

Его мать, дожившая до ста лет, умерла предыдущей зимой.

Говорил ли он когда-то с ней об этом?

– Нет, – сказал он. – Она настолько ничего не замечала, что это ранило бы ее. Она искренне любила нас, но не умела это выразить, так что никакой пользы это не принесло бы. Подняв эту тему, я сделал бы ей очень больно.

Наша беседа словно приоткрыла дверь, и доктор Кортина начал рассказывать больше о своей личной жизни. О разводе и втором браке. О вере в то, что ему «повезло» со второй женой и об испытаниях, через которые они прошли. О том, как его укрепило родительство. О своих взрослых детях, один из которых собирался стать терапевтом, о внуках и о том, как после смерти матери он был назначен исполнителем завещания и пытался сгладить конфликты между своими братьями и сестрами.

Я удивился, что психиатр выдал такое количество личной информации, и тихо похвалил себя за умение задавать вопросы, но доктор Кортина посмотрел мне в глаза и сказал:

– Я говорю об этом с тобой, Питер, потому что дальше я буду задавать тебе очень личные вопросы, которые могут быть болезненными, так что я решил сначала рассказать тебе кое-что о себе, чтобы было честно.

Ох.

Затем мы поехали в его домашний офис в Силвер-Спринг в Мэриленде, где он провел со мной интервью по «Опроснику взрослой привязанности».

– Хорошо, – сказал Маурицио, положив на стол небольшой диктофон. – Я готов, когда ты готов.

Где-то на полпути между кофейней и его домом мне стало достаточно комфортно с доктором Кортина, чтобы начать обращаться к нему по имени.