И Захарова, в ее форменной узкой юбке, бесит. Какого хера опять в форме? Следаки вполне могут в штатском лазить, как и опера… Так нет же, таскает постоянно эти юбки, эти рубашки, галстуки эти! Бесит!

И пучок волос, аккуратный такой, открывающий вид всем, кому это нахер не нужно разглядывать, на длинную шею и несколько выбившихся из прически локонов. А еще у нее уши не проколоты. И мочки такие нежные-нежные, словно прозрачные даже…

И вот на кой хер я опять на нее засмотрелся-то?

И не только я, не только!

Корниченко, тварь такая, круги нарезает вокруг Захаровой, словно коршун, уже полтора часа минимум. То кофейку ей, то стульчик поудобней, то ручку придержать, то окошко прикрыть, чтоб не дуло… Миньон долбанный.

И, главное, эта дрянь все принимает! С таким видом прямо королевским! Разрешающим. Принцесса, блять, голубых кровей.

Отворачиваюсь, в голове флешбеками опять – она на фоне окна, декольте, влажные губы…

Сука!

Сука-сука-сука-сука!!!

Да чего меня так клинит на ней?

Кажется, скриплю зубами, потому что понятая, женщина средних лет в халате и теплой шали на плечах, испуганно косится на мою, наверняка, перекошенную рожу и пытается отсесть подальше.

– Асенька… – опять вкрадчиво шепчет Захаровой Корниченко, и я не выдерживаю:

– Корниченко, ты поквартирный сделал?

– Отправил людей, – солидно кивает он, не отрывая, сука такая, взгляда от затылка Захаровой, низко склонившейся над протоколом.

И заводя меня этим неимоверно.

Кидаю взгляд на ползающих по кухне криминалистов, затем коротко командую:

– На выход, Корниченко.

– А вы, товарищ капитан, не забываетесь? Мы с вами в одинаковых званиях, – обидчиво задирает подбородок Корниченко, напоминая мне этим независимым и глупым движением горбоносого верблюда. Того и гляди, плеваться начнет!

– В одинаковых, верно. Но я по должности старше, – ласково скалюсь я ему фирменной безумной крокодильей улыбочкой, – на выход! Нехер тут устраивать игрульки.

– О чем это вы, товарищ капитан? – все так же по-верблюжьи поджимает губы Корниченко и стреляет взглядом на Захарову, не оторвавшуюся от своего занятия ни на мгновение. Словно вообще тут у нее, над аккуратно причесанной макушкой, не происходит особенного.

– О том, что следователь может ошибиться в протоколе, и нам потом прыгать и собирать недостающие данные.

– Следователь не собирается ошибаться в протоколе, – неожиданно говорит Захарова, все так же продолжая писать, мы с Корниченко смотрим на нее, ожидая продолжения.

Захарова ставит точку, перепроверяет написанное, затем передает понятым:

– Ознакомьтесь и распишитесь.

И, пока они изучают документ, поднимает на нас с Корниченко спокойный, равнодушный даже взгляд. И я опять ловлю себя на том, что сегодня какая-то хрень происходит. Слишком она тихая. Обычно Захарова кучу эмоций выдает, все время или улыбается, или серьезная, или задумчивая, или еще какая, но в любом случае лицо никогда у нее не было таким вот пустым, отстраненным, как сейчас. Красивая восковая кукла. И глаза – пуговицы.

– Я закончила, – констатирует она факт, – могу быть свободна?

– Ага… – глупо моргаю я, а Корниченко, не будь дурак, тут же срывается с места:

– Подвезти тебя, Асенька?

– А ты еще не закончил, Корниченко, – вмешиваюсь я в его брачные танцы.

– Закончил тоже!

– Нет. У меня для тебя еще поручение.

– Для ваших поручений есть сержанты с вашего отдела, товарищ капитан.

– Ну, ты же для чего-то толкался тут битых два часа, хотя это дело ваши сразу нам подарили. Значит, явно желаешь принять участие в расследовании. Тебе и карты в руки, Корниченко!

Я шагаю прямо на него, вынуждая двигаться в сторону двери.

Смотрю жестко, предупреждающе. Попробуй сейчас возбухни, урода кусок. Отправлю перерывать архив в поисках похожих дел. А он у нас не весь оцифрован!

Захарова идет следом за мной, и ее присуствие ощущается очень четко, буквально вся спина горит.

Она, что ли, глазами прожигает, пока не вижу?

Резко поворачиваюсь, натыкаюсь на прежний пустой кукольный взгляд.

Эй ты, манекен ходячий, куда мою Захарову дела?