– Ну, а тебе все никак не успокоиться, – закачиваю вопросом свое не очень яркое эмоциональное повествование. – Не дают тебе покоя лавры кучки пепла, оставшейся после самосожжения? Все пытаешься осуществить свою хрустальную мечту, построенную на развалинах… Когда же ты повзрослеешь, Отто?

– Что за скептицизм, Бруно, я расту взрослею и что характерно – прогрессирую! И, в конце концов, не трогай усопших – это бестактно и против религиозных канонов! Упокой его душу…

– Знаешь, – я вторично оглядываю кабинет этого «деспота», – его упоминали столько раз, что его душа уже никогда не узнает покоя! А ты выбрал не ту дорогу, она пропитана кровью и проклятьями.

– Я не настолько туп как, вероятно выгляжу… – Отто нахмурил брови. – И тебе уже говорил: в то время было сделано много ошибок, но я не иду по кроваво-скользкому пути…– он, нервничал входя в роль диктатора сам того не замечая.

«Началось!» – Я вспомнил почему-то о сожжённом молодчиками Отто парне за секс с мулаткой, – «Ну да это же не часть кровавого пути. Так, наверное, и Гитлер забывал упоминать в моменты прихода к власти о своих началах…».

– …У меня повторюсь(!) свои взгляды на любую…

– Ладно, ладно, не заводись, я все понимаю. – И жестами и словами прерываю потенциальную вспышку гнева Отто, вспоминая о психа типе кумира моего друга. – Тебе и двух слов сказать нельзя, – продолжая так же примирительно: – А у тебя здесь есть бункер?

– У меня есть здесь много чего, это моя рейх канцелярия! – Отто даже приподнялся в кресле, портрет Гитлера очутился как раз над его головой.

В этот момент они оба смотрели на меня невозмутимыми взглядами.

«А в этом что-то есть… – знамение?».

Отто тут же понесло:

– А то, что тогда нашли тела, – он кивнул головой назад – на портрет, и, кажется он не раз на него кивал, – его и Евы… – это еще не факт, что это были именно они!

«Вот это да! Куда же тебя так-то?!».

– Но это же исторический факт, подтверждённый лечащими врачами, на месте суицида в комиссии присутствовал дантист… – я пытаюсь хоть как-то урезонить собеседника.

– Тогда могли подтвердить все что угодно! Это было нужно русским и их союзникам. Представь: если бы «Он» тогда остался жив, хотя бы на словах, это не сломило бы волю его верных сынов, не было бы капитуляции подписанной предателями! Это лично мое мнение – он доживал свои дни где-то на островах, или как поговаривают – в южной Америке…– Лицо Отто при этом было абсолютно серьезно.

– А как же союзники? Если бы он воскрес где-то внезапно, его бы сразу уничтожили, задушив заразу в очаге…

– Но многие до сих пор уверены, что он тогда ушел. – провозгласил этот преданный национал-социализму сын.

– Как ты и сказал – ты, тоже среди них?

– Знаю, продолжишь иронизировать, но да! – И Отто преданно взглянул на портрет своего идола.

–Ты неисправим…

Двери кабинета открылись. На пороге мальчик лет двенадцати-четырнадцати, одетый в форменные шорты и рубашку. Светлые волосы аккуратно зачесаны набок. Конечно же, голубые глаза, смотрящие на меня с интересом, на Отто – с вопросительной преданностью, в его голосе находятся даже металлические нотки:

– Вас ждут в зале для приема гостей! – Мальчик слегка склоняет голову.

– Спасибо, Вилли, – Появление подростка успокаивает эмоциональный разгул Отто, – мы уже идем, немного заболтались.

– Что это Отто, Hitlerjugend? – Когда дверь за подростком закрывается выражаю свое удивление.

– Мой воспитанник! – с гордостью отвечает тот.

Я лишь ухмыляюсь – о чем тут еще говорить?

Ужин проходит в дружественной обстановке, при зажженных свечах под ненавязчивую музыку. Двое слуг готовые по любому жесту или взгляду исполнить твою прихоть, касающуюся обеда, конечно.

Девиз вечерней трапезы: «когда я ем, я глух и нем» это видимо, одна из характерных черт местного этикета. И я тоже вынужден следовать традиции. Но появление незнакомого человека за столом мешает поддерживать строгие рамки.

Вилли все время стреляет в меня глазами, видимо пытаясь понять, как едят не нацисты. Он настолько увлекся, что уронил десертные принадлежности, чем сразу вызвал беспокойный и укоризненный взгляд Хельги.

Она сама – нельзя не отметить – появилась в вечернем платье алого цвета, легкий макияж, открывший новые прекрасные оттенки на ее и без того прелестном лице.

Бросает нетеплый взгляд на воспитанника и хозяин замка, суета прислуги… Я улыбаюсь этому. Вилли глядя на меня понимает: ничего страшного не произошло, но через несколько минут, при разломе индейки раздается треск и кусок мяса отлетая попадает в бокал с вином, из которого делал небольшие глотки Отто.

Это взывает бурное смешение цветов на лице хозяина замка, волну смеха в глазах Хельги и очередную ухмылку на моем лице. Вилли застывает в ожидании ответной реакции. Отто, осмотрев всех присутствующих, останавливает взгляд на подростке: