— Когда — сглатываю, кажется язык прилип к небу — когда ты сделала эту фотографию?

— За неделю до вылета в Москву. Да что с тобой такое?! Ты как будто призрак увидел — я вижу, что напугал ее, но ничего не могу с собой поделать.

— Это моя Яна и мой сын, я думал, что они погибли, понимаешь?! Мне сказали, что их больше нет. Ты можешь отвезти меня на то место, где была сделана фотография — обращаюсь к Лере.

— Да, ее зовут Яна, она мне так и представилась, а сына зовут Миша, мы с ней немного поболтали, я дала ей приглашение. Давай подождем, выставка будет идти неделю, может, она еще придет, нет смысла идти на этот пляж, едва ли мы сможем ее там найти. Давай подождем — предлагает мне дочь.

— Не могу ждать, ты не понимаешь, я не могу ждать ни минуты больше. Я должен забрать эти фотографии с собой.

— Я тебе могу скинуть все, что у меня есть, там больше двух фотографий, просто эти я взяла на выставку — предлагает мне дочь — успокойся, пап, мы уже почти ее нашли. Не понимаю как все это могло произойти, как в каком — то криминальном сериале. Кто тебе сказал, что они погибли и почему она сама не объявилась, ведь она не может не знать, что ты переживаешь. Что ты ждешь их? — задает вопросы дочь, но я и сам не знаю на них ответы. Точнее знаю, я ведь сам прогнал ее тогда, сам, никто меня не заставлял.

Я остаюсь до конца выставки, стою как пес и смотрю на вход, боясь пропустить их приход, но они не приходят. Я не могу их не заметить, она бы обязательно подошла к Лере, а после выставки я всех ставлю на уши, Богдан снова мне помогает. На следующий день, нам уже приходит ответ из колонии, что Широкова Яна Эдуардовна погибла при родах, ребенок мертворожденный, а в штате нет гражданки России Широковой Яны Эдуардовны, но ведь она могла находиться здесь нелегально. Я не могу ни о чем думать, я не могу есть и не могу спать, я хочу найти Яну и сына, днем я все время на выставках, жду, что мне придет хоть какая-нибудь информация о Яне и сыне, но этого не происходит. Я уже четыре дня подряд ждал ее на выставке, но она не приходила. А на пятый день меня осенило, Эльвира, ее подруга, она ведь тоже живет за границей, где именно я не знаю, но знаю, что ее супруг баскетболист. Набираю номер Игоря, он сейчас единственный, кто может мне помочь.

— Слушаю — отвечает он мне достаточно быстро.

— Это Орлов Максим — уточняю я.

— Узнал. Что хотел? — не скрывает своего нежелания говорить со мной.

— Подруга Яны, Эльвира, она где живет?

— В Америке, где точно не знаю.

— А есть контакты ее, не знаю номер телефона или социальные сети?

— Сейчас отправлю сообщением. Это все?

— Все — отключаюсь я.

На пятый день выставки я приезжаю только к обеду, три бессонные ночи дают о себе знать и под утро я вырубился. Когда я захожу в зал, я ее не вижу, но чувствую, что она здесь, не могу объяснить этого, просто знаю, что она рядом. Она стоит ко мне спиной, рассматривает фотографии, где изображены она и Миша. Все такая же красивая, похудела, сильно.

— Ну какой же ты у меня красивый, Михаил Максимович, ты только посмотри, узнаешь себя? — разговаривает Яна с сыном, а у меня в голове только ее голос на повторе Михаил Максимович, Михаил Максимович. Подхожу к ней и набираюсь смелости, чтобы окликнуть ее, посмотреть в глаза. Мне страшно, что со мной произойдет тот самый тупой случай, когда поворачивается лицом, а человек другой. Но я не мог ошибиться, голос Яны, я ее голос ни с кем не спутаю.

— Ян — хриплю я. — Яна моя.

Яна разворачивается ко мне, сердце стучит, как бешенное. Яна моя. Живая. Стоит передо мной. Держит на руках нашего сына.

30

Разве может сейчас стоять передо мной Максим? Это ведь не мой глюк? Передо мной собственной персоны Орлов Максим, я рассматриваю его. Как давно он здесь? Волосы немного выгорели, а кожа уже загорела, в уголках его глаз появились новые морщинки, я отмечаю каждую мелочь. Он выглядит очень уставшим, смотрит на меня диким взглядом.

— Здравствуй, Максим — смотрю ему прямо в глаза, хочу разреветься и броситься ему на шею, он так близко и так далеко от меня.

— Яна — бросается он ко мне и обнимает, целует в глаза, нос, щеки, губы, куда только попадает — я целый год жил в аду, почему ты ничего мне не сказала? Почему не позвонила мне? Как ты могла скрывать от меня сына? — кажется, что сейчас все присутствующие смотрят на нас, а не на фотографии. Миша напугался, он начинает громко плакать. Это меня отрезвляет, как и необоснованные обвинения Максима, я ведь не скрывала от него сына, я звонила ему из колонии, это он забыл о нас и даже не думал, налаживал свою личную жизнь.

— Ты пугаешь сына, Максим, мы пойдем, Миша теперь так просто не успокоится — сын на моих руках продолжает не просто плакать, а захлебываться в слезах и кричать — тише, сыночек, тише — глажу его по спине и даю соску, он ее выплевывает и не желает успокаиваться. Иду к выходу быстрым шагом, Максим и не думает от меня отставать, идет следом за нами.

— Яна, дай его мне, пожалуйста — оборачиваюсь на Максима, он смотрит на меня испытующе, его взгляд теперь исследует нашего сына он рассматривает его жадно, долго. Я не могу сейчас ему отказать, даже если сын не перестанет плакать, Миша долго привыкает к людям.

— Только аккуратно, Максим, сын не любит сидеть на руках у чужих людей — передаю ему плачущего сына, глазки уже опухли, а щечки мокрые от слез.

— Сынок мой — бережно прижимает к себе Максим, вдыхает запах его волос, он родился точной копией Максима, даже вьющиеся волосы и рыжеватый оттенок — какой ты красивый у нас получился, ну же мужичок, мне тоже страшно — вопреки моим ожиданиям, Миша перестает плакать.

— Спустимся к парку, здесь неподалеку — говорю я Максиму.

Мы идем с Максимом в полной тишине, только изредка сын всхлипывает, отголоски его истерики. Миша периодически проверяет, что я иду рядом и даже не думает тянуться ко мне. Все-таки кровь не вода. Они вдвоем такие красивые, как две капли воды. Никто из нас не решается нарушить мнимую идиллию, так и идем, пока сын не засыпает на плече у Максима.