Я сделал глоток из чашки, содержимое которой, по нынешним временам, относилось исключительно к предметам роскоши — кроме колониальных товаров — кофе и тростникового сахара, в ней были жирные сливки, что еще продолжали продавать чухонские молочницы. Не знаю, как там дальше будет с продовольственным снабжением в России, но кофе я по случаю купил мешок, весом в восемь килограмм.

Через, чуть приоткрытую раму окна, выходящего на набережную мойки, донесся звук шагов множества людей.

Серафима Карповна, тетка моей жены, с любопытством выглянула на улицу, после чего с воплем «Какое непотребство», стала закрывать деревянную раму, бросив на меня уничижительный взгляд.

Я закрылся газетой, не желая вступать в бесплодные дискуссии с пожилой свойственницей.

Наверное, это был мой косяк — я подписал приказ, включавший проведение утренних пробежек личным составом народной милиции в форме номер два, и сейчас больше сотни молодых людей, сменившие в великокняжеском дворце моих ветеранов, разбросанных по новым отделам, бежали по улицам просыпающейся столицы в сапогах, галифе и с голым торсом, фраппируя случайную публику.

— Бесстыдство невообразимое! — пробубнила тетка, плюхнувшись на стул: — Срам какой!

При этом она почему-то смотрела на Аню, маленькими кусочками поедающую пирожок с луком и яйцом, которыми с утра потчевала нас кухарка.

— Вы, о чем, Серафима Карповна, ругаетесь? Пьяных солдат с красным флагом увидели? — я решил не отмалчиваться.

— Да, Господь с вами, Петр Степанович! — тетка, видно вспомнив события февраля-марта, испуганно перекрестилась: — Только солдатики ваши нагишом по улицам бегут…

— Пожалуй, пора вас, уважаемая Серафима Карповна, в «холодную» отправлять…

— Это за что меня в «холодную» то? –изумилась свойственница.

— Дабы не нарушали законы Божии и человеческие! — я стукнул ребром ладони по столу: — Сын Божий что говорил? «Не давай ложного свидетельства на другого». А статья пятьсот тридцатая Уголовного уложения гласит, что виновного в опозорении надлежит или арестовывать, либо штраф накладывать в пятьсот рублей…

— Пятьсот рублей?! — ахнула тетка.

— Никак не меньше.

— Я то тут причем? Кого я опозорила?

— Вы уважаемая тетушка, публично, при свидетелях…- я махнул рукой в сторону замершей в дверях кухарки: — только что обвинили сотрудников народной милиции, что они совершают противоправные деяния, бегая по улицам нагишом.

— Ну как-же? — я смотрел на обескураженную правовыми последствиями тетку, еле сдерживая смех: — Нагишом — это значит полностью голым, а сотрудники занимаются гимнастическими упражнениями в форме номер два. И в дальнейшем попрошу вас эти разговоры прекратить, то дело военное, не баб… дамского ума касаемо. В виду исключения, на первый раз, налагаю на вас замечание, но в следующий раз….

Я погрозил притихшей в глубоком раздумий тетке пальцем, поблагодарил Акулину за завтрак, и намерился было собираться на службу, когда кухарка робко заступила мне дорогу

— Барин…- женщина робко теребила фартук: — Я спросить хотела…

Я оглянулся на две пары любопытных глаз и указал прислуге в сторону комнаты, исполняющей в квартире роль моего кабинета:

— В мою комнату идем, там поговорим…

К моему облегчению, просьба, с которой обратилась ко мне Акулина, возникла по поводу печальному, но меня касалась в малой мере. У женщины, которая после того, как овдовела, перебралась в столицу, под городом Ямбургом до недавнего времени жили родители. Вчера Акулина получила весточку с малой Родины, что родители в одночасье умерли, и вдовая сирота хотела поехать к родительскому дому, отдать последний долг, да и, что скрывать, разобраться с наследственным имуществом.

— Так в чем дело, Акулина Митрофановна? — я не понимал сути проблемы: — Вас Серафима Карповна не отпускает?

Оказалось, что с женской частью моего семейства все уже оговорено, но женщина просит меня отпустить с ней в краткосрочный отпуск моего милиционера — старшего патрульного Клюквина Ивана Никифоровича, с которым у нее, как мне объяснили, «симпатия волнение чувств».

— Десяти суток вам хватит? — я записал в записную книжку данные избранника Акулины и кивнул головой: — Хорошо, можешь на завтра планировать отъезд.

Не слушая благодарности кухарки, стал быстро собираться — время очень сильно поджимало, и хотя идти до присутственного места было всего ничего, хотелось прийти пораньше — ночью, во сне, меня осенила интересная идея, которую хотелось побыстрее начать претворять в жизнь.

Помещение Московско-Заставского райкома партии большевиков по Забалканскому проспекту.

— Товарища, а кто здесь будет Федоров Михаил Николаевич? — столпившихся у стола председателя райкома партии партийных активистов бесцеремонно отодвинул со своего пути невысокий, почти квадратный, моряк.