Если честно, работать у меня не получалось. Я с трудом переношу чужих людей в доме, Денис — редкое исключение, наверно, только из-за того, что он сам не нарушает границ, сказал ведь… Ленка еще, но она редко остается больше, чем на пару ночевок, это не Лида. А казалось бы — Катя моя племянница, пусть и троюродная, но я знаю ее с детства, а он вообще незнакомец! Но с ним мне намного легче жилось, мы как-то притерлись, что ли? Сошлись, как шестеренки в механизме, вспомнилось мне, уж не знаю, откуда взялось это сравнение. Мы были очень разными, но не раздражали друг друга. Мы могли смотреть сериал, если он нравился нам обоим, трепаться о какой-то чепухе, но по первому слову расходились по своим комнатам: Денису звонили или мне, или мы просто уставали, или настроения не было, неважно. А еще мы могли просто сидеть и молчать. Это очень важно, когда у тебя есть кто-то, с кем можно молчать…

Я снова выключила ноутбук, взяла его подмышку и пошла к Денису. Сказал же, что бы я входила без стука.

— Не смотри! — рявкнул он так, что я чуть не уронила свой ноут. — Не надо тебе этого видеть. Сейчас, я закончу…

Я отвернулась, краем глаза успев заметить, что он обрабатывает шрам.

— Ден, хочешь, я расскажу одну историю? — спросила я, стоя спиной.

— Расскажи.

— Знаешь, что такое трофическая язва? У моей бабушки их было несколько. Она сама устроила первую: поцарапала кожу, заклеила БФ-ом, но, видимо, занесла инфекцию, а потом пошло по нарастающей. У нее был варикоз, а еще диабет — но об этом мы узнали позже, словом, с этими язвами на ногах она жила долго, — я поставила ноут на стул. — Они никак не лечились. В той комнате до сих пор на полу следы от фукорцина, она им пользовалась для дезинфекции. На одной ноге язва дошла почти до кости.

Денис молчал, чем-то шурша.

— Я помню, как пришла из школы. Я училась тогда в девятом классе, вот прибежала, — продолжила я, — радостная такая, тройку по алгебре исправила. Бабушка как раз делала перевязку. И, наверно, сосуд задела. Кровь хлынула так, что я едва успела тазик подставить, собачий… ну, собака у нас тогда была, лапы ей в нем мыли после прогулок. А все на работе… Я как-то помогла ей кровь остановить, потом помчалась к хирургу — поликлиника-то рядом. Та нас хорошо знала, прибежала прямо в тапочках, а снег уже выпал…

— А бабушка?

— Прожила еще семь лет. И все эти годы перевязывала язвы сама, даже бинты стирала, экономила… А умерла она от инфаркта. У нее еще и сердечный клапан был искусственный, — зачем-то добавила я. — И как ты думаешь, Ден, я сильно испугаюсь, если что-то замечу? Я понимаю, что ты не хочешь, чтобы это кто-то видел, тебе самому это неприятно, но поверь, я не стану блевать от ужаса и отвращения, если вдруг разгляжу твои шрамы. Ден? Ты что?

— Ничего… — тихо ответил он. — Посидишь со мной? Я третий сезон докачал.

— Чаю заварить?

— Не надо. Просто посиди, пожалуйста. Мне иногда бывает так паршиво, что хоть волком вой, а ты вот рассказала… — Денис покачал головой. — И я понял, что мне-то разом… Больно, да. Но уже не особенно и не часто. И станет лучше. А что калека, ну так я накоплю на хороший протез.

Я не утерпела и рассказала ему о двоюродной бабушке. Той, что вышла за инвалида.

— Если смог жить он, что мешает мне? — усмехнулся Денис. — Кстати, а почему ты с ней не общаешься?

— Размечтался, — улыбнулась я. — Ее муж француз, из союзников, а она медсестрой служила. Ну и уехала с ним, неразбериха ж была… А где я — и где пригороды Руана? Хорошо, если раз в год открытками обменяемся… Ну а всякими скайпами и телефонами баб Аня не владеет и учиться не желает. Я как-то ездила к ней разок по оказии, так она и русского почти не помнит, вылитая французская пенсионерка, этакая старенькая кокетка в шляпке и с кружевным зонтиком.

— Вера… — он осторожно обнял меня за плечи. — Верка…

Денис никогда не называл меня Верусей, Веруней, Верчиком и Верочкой, спасибо ему за это. Короткое «Вер» или «Верка» было куда приятнее.

— Ты включай давай, — сказала я. — А то время к полуночи. Хоть пару серий заточим, и спать, ага?

— Ага, — ответил он, щелкая пультом.

Я видела, что ему больно. Не физически, нет, нет… Я понимала: он молодой сильный мужчина, разом лишившийся всего. А может, если бы он не подобрал на дороге ту девушку, то не попал бы в аварию? Достаточно ведь минуты, чтобы разминуться с другой машиной или пропустить злосчастного пешехода! Может быть, он как раз на эту девушку и отвлекся.

— Я вот думаю, что моих родителей надо познакомить с твоими тетушками, — ворчливо сказал он.

— Зачем?!

— Чтобы они взаимно аннигилировали.

— Ден, — сказала я, помолчав. — Не говори так. Я своих родителей… нет, не очень-то любила, а теперь жалею, что их нет… Только не спрашивай, как они умерли. Не надо.

— Прости… Что за проклятая жизнь? Куда ни ткни, сделаешь больно!

— Надо говорить, Ден. Я рассказала тебе про бабушку и деда, и о кое-каких родственниках, но о родителях… нет, извини. Ты тоже ничего не говоришь о своих, а я не спрашиваю. Если захочешь, расскажешь, а нет — твое дело. Понимаешь? — Я вздохнула. — Я о тебе знаю совсем мало, ты обо мне — тоже, но, Ден, мы больше полугода живем в одной квартире и ни разу не поссорились! Это ведь не чудо, а?