– Так на гектарах тех одни сорняки и никакого хлеба!

– А что же! – ответил на это Волобуев. – А хотя бы и сорняки!

Антон Николаевич за его спиной выразительно покрутил пальцем у виска. Мол, говорил же я вам – сбрендил мужик. Теперь вот сами убедились.

– А польза-то какая? – не отступался Миша.

– Польза такая, что план выполняется на сто пять процентов! – внушительно сказал Волобуев. – И я, между прочим, уж который год первое место по колхозу держу!

Ещё бы ему первое место не удерживать, коль он единственный тут остался.

Миша Каратаев, чуя добычу, радостно засуетился. Сначала он велел оператору снять знатного комбайнёра на фоне Доски почёта. Потом дал в руки Волобуеву шариковую ручку и попросил того на графике продемонстрировать, как растут показатели уборочной страды. Пользуясь ручкой как указкой, Волобуев продемонстрировал собственные успехи. Потом его снимали за штурвалом комбайна. Потом в его собственной мастерской за верстаком. Потом вывезли в поле, поставили среди сорняков и заставили сначала задумчиво смотреть вдаль, а после предложили сорвать сорняк и любовно потереть его в ладонях, будто это не сорняк был вовсе, а налитый хлебный колос. Единственное, что не нравилось Мише Каратаеву, так это пластырь на щеке у комбайнёра-героя.

– Поранился, – объяснил случившееся с ним несчастье Волобуев. – Фотокарточку свою новую на Доску почёта вешал да со стремянки-то и упал.

Каратаеву это обстоятельство так понравилось, что он попросил Волобуева всё слово в слово повторить перед видеокамерой. Волобуев не стал капризничать и повторил. Миша Каратаев был в восторге. Ехал он сюда наудачу, а обернулось вон как. Любо-дорого будет смотреть. Этот комбайнёр – настоящая находка.

– А что? – спросилМиша у Антона Николаевича, деликатно отведя того в сторонку. – А есть ли ещё у вас в районе такие люди, чтоб значит …

Он сделал неопределённый жест рукой. Антон Николаевич его очень даже понял.

– Конечно! – ответил он с готовностью и даже руку к сердцу приложил. – Да сколько угодно, дорогой вы мой! Да хоть тот же Шмудяков!

– Кто, простите? – воззрился на него Миша.

– Шахматист наш! Очень известная фигура! С ним сам товарищ Каспаров* советуется!

– Неужели? – посмел не поверить Миша. – Каспаров*? Тот самый?

– Честное благородное слово!

– И каким же, извиняюсь, способом товарищ Каспаров* с товарищем Шмудяковым, простите … э-э … советуется, так сказать?

_____________________________________________________________________

*Гарри Каспаров признан иноагентом на территории РФ, также Гарри Каспаров включён в

Перечень организаций и физических лиц, в отношении которых имеются сведения об их причастности к экстремистской деятельности или терроризму

– В письмах!

– В письмах?

– Именно! Он письма Шмудякову шлёт.

– Вы их видели?

– Кого?

– Письма эти.

– А как же!

– И что – настоящие?

– Настоящие! В конверте! С марками! Всё как положено!

Каратаев посмотрел на собеседника с сомнением, но возражать не стал. Посмотрел на часы. Время ещё было.

– Хорошо, едем к этому вашему шахматисту, – определился он.

Комбайнер Волобуев ещё пытался пригласить гостей в дом и отобедать, но Миша рвался в бой и отказался, пообещав, впрочем, заехать как-нибудь в другой раз.

Волобуев провожал их до самой машины, долго жал всем по очереди руки и спрашивал, когда его покажут по телевизору. Ему сказали, что скоро. Расстались друзьями.

* * *

По разбитой дороге добирались почти целый час.

– Его в центр приглашали переехать, – рассказывал Антон Николаевич. – Шмудякова нашего, значитца.

– В Москву, что ли?

– Почему же в Москву? – вроде даже обиделся Иванов. – В Рязань!

– А-а, – протянул осторожный Миша Каратаев. – Понятно. А он что?

– Отказался! – с гордостью произнёс Иванов, давая понять, что иначе его земляк поступить и не мог.

– Почему?

– А вот такой он у нас! – сказал с ещё большей гордостью Антон Николаевич. – Да вы и сами увидите.

Деревня, в которую они в конце концов приехали, производила не столь скорбное впечатление, как та, в которой один-одинёшенек жил окончательно спятивший бывший знатный комбайнёр Волобуев. Здесь дома не были заколочены, на единственной пыльной улице прогуливались куры, а за машиной с телевизионщиками долго гнался пёс – облаивал машину и всё норовил укусить её за колесо.

Подъехали к дому знатного шахматиста.

– Только вы это! – вдруг всполошился Антон Николаевич. – Вы с шахматами-то как? Дружите?