Добежав до собора Святого Павла, построенного в эпоху Реставрации на территории кладбища, я огляделась в поисках Габриэля, но увидела только уставшую женщину с младенцем в коляске и пару мужчин, держащихся за руки. Габриэля не было.

Я поспешила к ближайшему офисному зданию напротив собора и уставилась в окно в поисках отражения Габриэля. Стекло замерцало, и появился Габриэль с плотно сжатыми губами. Я чуть не прыгнула в отражение, но чувствовала себя слишком слабой и побоялась застрять. Вместо этого внимательно посмотрела вокруг детектива, чтобы понять, где он. Он уже шагал по Чипсайд [16] в сторону метро.

Я перешла на бег; каждый шаг отдавался в пульсирующем черепе острой болью. И поделом. Я не сбавила темп, игнорируя тошноту и головокружение. Время от времени останавливалась, заглядывая в витрины магазинов или боковые зеркала машин, – убедиться, что не потеряла Габриэля. Этот город, такой чужой еще несколько недель назад, теперь казался близким другом. Я начала постигать его изгибы и повороты.

Детектив мелькнул в окне кофейни и свернул на Олд-Джюри [17] – узкую улочку в центре города. Значит, он всего в минуте от меня и идет не к метро. Я прибавила скорость, подавляя бунт своего тела. К горлу подступила тошнота, я свернула в переулок и побежала дальше, каменные стены словно смыкались надо мной.

Я прокручивала в уме прошедшую неделю. Как агент, не вернувшийся после расследования, я, видимо, больше не работаю в Бюро. Я разозлила Роана, Габриэля и Скарлетт. Нарушила обещание, данное Роану, заявила Габриэлю, что он ничего не знает, и что он мне не нужен, и… Я точно не помнила, что наговорила Скарлетт, но почти наверняка какие-то гадости. Я осталась одна не потому, что мои родные умерли. А потому, что оттолкнула всех, прячась в вонючей дыре среди бутылок виски и грязного белья.

Отдышавшись, я перешла на шаг, а потом совсем остановилась, упираясь руками в колени. Живот скрутило. Не знаю, в похмелье ли было дело, но по щеке скатилась слезинка. Надо вернуться в хостел, а Габриэлю позвонить как-нибудь попозже. Нужно опохмелиться, чтобы пережить этот проклятый день.

Пока я переводила дух, воздух пронзил ужасный визг, и я взглянула в небо. Там, медленно снижаясь, кружили три больших серебристых журавля. Я смотрела на них, и по моей спине бежали мурашки. Они были слишком велики для обычных птиц; их присутствие прогоняло людей с улицы, как будто прохожие почувствовали потустороннюю угрозу.

Один за другим журавли опустились на тротуар вокруг меня – двое впереди, один сзади. В их черных как уголь глазах сверкнуло что-то смертоносное. Воздух стал ледяным, меня пробил озноб.

Самый большой из них повернул голову и превратился в высокий силуэт, окутанный туманом. Когда дымка немного рассеялась, передо мной стояла костлявая женщина в багровом плаще. Спутанные серебристые волосы рассыпались по плечам, она излучала зеленовато-серое сияние. Огромные черные глаза пронзили меня, и я почти не обращала внимание, в кого превратились другие журавли. От них исходили волны холодного воздуха, и мои зубы стучали.

– Бедное дитя. – Женщина провела костлявым пальцем по моей щеке, ее прикосновение было чистым льдом, по телу пробежал холодок. Ее голос звучал эхом откуда-то из глубины сознания. – Такая одинокая… Это не твоя вина.

Мое сердце колотилось о ребра.

– Ты была совсем малюткой. Твоя мать бросила тебя. Ты не могла не вырасти монстром.

Я попятилась, завороженная ее взглядом, но желая убраться подальше от запаха смерти.

– А теперь совсем одна… Люди отворачиваются от тебя. Фейри обращаются с тобой как с полукровкой. Бедное дитя… Столько страданий. – Она широко развела костлявые руки. – Пора отдохнуть. Иди ко мне. Позволь забрать твою боль.

Туман сгустился, и я почувствовала, что меня тянет к этой женщине, но усилием подавила странный порыв. Краем глаза я заметила, как из тумана появилась еще одна фигура – на этот раз мужская, – но не сводила глаз с ведьмы. Нельзя позволить ей снова прикоснуться ко мне, иначе поддамся ее чарам. Когда она снова потянулась ко мне, я была готова и ударила ее по руке – хруст костей эхом отразился от зданий. Мне сейчас не до фокусов фейри.

– Отвали, – ледяным тоном ответила я и бросила взгляд на отражение в зеркале.

И тут увидела еще одну широкоплечую фигуру: сквозь туман к нам приближался Габриэль. Он приставил пистолет – тот самый, который дала ему я – к груди старухи.

– Отойди от нее, демон.

Ведьма медленно повернулась к нему:

– Габриэль… Как давно я тебя не видела.

На секунду в его глазах мелькнуло удивление.

– Это называется пистолет, демон. Он стреляет пулями. Железными пулями.

Старуха грустно улыбнулась ему:

– Насилие? И это ответ человека, который столько потерял из-за насилия… Тебе ли не знать. Разве ты не помнишь меня, Габриэль? Разве ты не слышал мой крик перед смертью твоей жены?

Его рука задрожала. Я никогда не видела его таким растерянным, у меня затряслись колени.

– У насилия есть свои плюсы.

– Бедная твоя жена… Погибла так внезапно… Знаешь, что ее убило?

– Демон.

– Нет. – Старуха схватилась за грудь. – Это был призрачный ужас, дух страха без плоти. Тот, кто может овладевать людьми, брать их под контроль. Призрачный фейри проник в тело человека, ничтожного одиночки. Обернувшись в человеческую плоть, призрак вонзил нож в сердце твоей жены, а потом напитывался твоим ужасом, пока ты держал ее умирающее тело. Я наблюдала за вами. Я знала, что это случится, и появилась там ради острых ощущений. Мы питаемся печалью. Предвещаем отчаяние. А потом кричим. – Она протянула руку, поглаживая пистолет, и Габриэль словно оцепенел. – Когда слышишь крик банши [18] , за ним всегда следует смерть.