Можно предположить, что часть рукописи все же была перепечатана на машинке: на это указывают значки в тексте, отмечающие конец машинописной страницы, и надпись "6 печ.л.” на 200-й странице рукописи, примерно соответствующей этому объему. Следует заметить, что на оставшихся 60-и авторских страницах (всего их 260) помещена большая часть рукописи. Объясняется это тем, что четкий и размашистый почерк, каким написаны первые страницы “Венка усадьбам”, к концу сменился мелким и неразборчивым, с пропуском многих букв в словах. Это обстоятельство затрудняло прочтение рукописи, а в отдельных случаях делало его просто невозможным.

При подготовке текста к изданию нами были приняты следующие условные обозначения: курсивом даны авторские дополнения и позднейшие приписки; слова, в правильности прочтения которых существует сомнение, даны в прямых скобках — []; в прямых же скобках со словом “нрзб.” внутри — текст, не поддающийся прочтению; в угловых ‹›, ломаных, скобках помещена наша правка; звездочка* — обозначает перевод или объяснение на полях страницы, арабские цифры сносок относятся к примечаниям всего текста. Орфография и пунктуация по возможности приближены к современным нормам языка, но так, чтобы не нарушить ритмику речи автора; это относится также к написанию имен, терминов и названий.

Составители приносят глубокую благодарность ведущему сотруднику Государственного Исторического музея А.К. Афанасьеву за помощь при работе над рукописью.

От редакции: Публикаторы сопроводили свою работу именным и географическим указателями, но объем нашего альманаха вынуждает нас выпустить эту часть работы отдельным приложением. Редакция также сообщает, что не несет ответственности за фактические данные в тексте А.Н. Греча и полагается на труд публикаторов.

Расположение разделов и порядок глав соответствуют рукописи А.Н. Греча за исключением главы "Покровское-Стрешнево", сшитой отдельной тетрадкой и не имевшей нумерации. (Прим. ред.).

Дворец Ф.Н. Голицына в усадьбе Петровское-Дурнево Звенигородского уезда. Фото начала XX в.

К вечеру, когда ложатся косые тени, когда отчетливо выступают объемы зданий и древесных крон, когда все стихает и по реке далеко разносятся деревенские звуки, — в эту пору дня, чуть овеянную мечтательной грустью, особенно красиво и душевно-созвучно то, что представляют слова “русская усадьба”. Есть места, бесконечно типичные и цельные, полные гармонических созвучий природы и искусства. Одно из этих мест — усадьба Петровское [10] . О ней написана целая монография. Петровское начало безвременно оборвавшуюся серию книг “Русская усадьба” [11] . С него пусть начнется и эта прогулка по зарастающим дорожкам памяти. Пока еще живут в ней яркие образы, запечатленные картины.

Разросшиеся деревья на склоне холма, отражаясь в водоеме, полускрывают белый дом с нарядным портиком коринфских колонн под треугольным фронтоном. Задумчиво смотрится он в зеркало вод, повторяя в них свои благородные пропорции. Раскрытой рамы касается ветка липы, в угловой комнате кто-то играет на рояле, красные цветы в клумбе ярко освещены солнечными лучами. В парке гуще тени; незаметно переходят в рощу регулярные насаждения XVIII века. Прямая, долгая аллея ведет к беседке-ротонде над крутым откосом Истры. Отсюда на много верст открывается вид на луга, дальние деревни, села и усадьбы.

Патриаршее село Дмитровское, Уборы, старинное гнездо Шереметевых... Субботними вечерами спускается вниз по реке колокольный звон. Глухой, нескончаемо вибрирующий голос саввино-сторожевского колокола, торжественный и патетичный, точно из музыки Бетховена. После него долгая пауза. А потом, разносясь по воде то ближе, то дальше — колокола звенигородских церквей, собора на Городке. Перекликаются Введенское с Поречьем, звон подхватывают Аксиньино и Иславское, Уборы и Петровское, Усово и Ильинское — и дальше по течению реки, от усадьбы к селу — до самой Москвы.

С пригорка, где в зелени прячется беседка-ротонда, широкий вид. Здесь под высоким небом течет, извиваясь голубой лентой, быстрая Истра, здесь впадает около Петровского в Москву-реку, замедляя течение.

Среди этого типичного ландшафта традиционный, но здесь удивительно выисканный по своим простым формам, по дворовому фасаду украшенный колоннами старый дом, с тонким вкусом отделанный внутри.

Особенно памятна голубая гостиная с крашеной мебелью XVIII века, с картинами старых мастеров и изящной росписью стен в синих тонах; продолжая анфиладу — коричневая гостиная с фамильными портретами, где во фресковых десюдепортах* (*[франц. dessus de porte] — панно (картина или барельеф), расположенное над дверью.) изображены были корзины с цветами. Дальше угловая, в розовых и палевых тонах дерева, обивки и бронзы. В одной из комнат висела чудесная воздушная акварель — портрет молодой женщины работы Изабэ — и стояла изящная импрессионистическая фигурка самой хозяйки, кнг. Л.В. Голицыной, отлитая в бронзе Паоло Трубецким. В Петровском никогда не было портретной галереи в собственном смысле слова. Но во всех почти комнатах дома находились масляные, пастельные, акварельные и даже скульптурные портреты. Они начинались хронологически с парсуны — изображения князя Прозоровского, опирающегося на палку, работы Грубе (1767) [12] . Дальше шли очаровательный медальон работы Васса, изображающий императрицу Елисавету, с которой нежными узами был связан гр. И.И. Шувалов, владелец Петровского в середине XVIII века. Любопытные картины какого-то не слишком умелого художника иллюстрировали сцены из путешествия фаворита по “чужим краям”. Портреты работы Матвеева, художника — выученика итальянцев, пастели Барду и Шмидта, изображавшие П.И. Голицыну, урожденную Шувалову, и ее дочь, известную гр. В.Н. Головину, автора интереснейших записок [13] , бюст Н.Ф. Голицына работы Шубина, удивительно мягкий по выполнению, и его же работы бюст Екатерины II — таковы главнейшие произведения представленных в Петровском художников. Позднее в интимных комнатах верхнего этажа появились портреты представителей последующих поколений, акварели Шрейнцера и Гау в типичных окантовках с золотыми узорами по цветному полю паспарту...

Никогда не покидали старые вещи старого дома: портреты ушедших людей жили в привычной для них обстановке. Верно, в этом заключалась удивительная гармоничность Петровского. До последнего времени** (** Перед этими словами зачеркнута строка: Со слов художника А.В. Средина, писавшего здесь интерьеры (примеч. Сост.).) в усадьбе строго соблюдались и бытовые семейные традиции — в доме никогда не переставлялась мебель и не было в нем ламп — их всегда заменяли свечи.

Чудится еще — вечерами играли в доме куранты. Рассыпались колокольчиками четверти, башенными колоколами — часы, а потом нежными переливами старые, наивные позабытые пьесы, с четкими фразами мелодий и долгими каденциями; английским часам отвечали другие, в гостиной в стиле Louis XVI своим серебряным звоном — а за ними другие, бронзовые. Потом колокол церкви, и снова часы в доме, часто отбивающие удары, точно заждавшийся голос, и снова молчаливая тишина бесшумного течения времени. Часы отмеряли месяцы, годы и десятилетия и внезапно, как сердце, перестали биться. Но одно [нрзб.] удержало искусство.