Воздушный театр, еще сохранивший свои очертания, партер французского сада со статуями, обелиском, колонной — солнечными часами, стриженые аллеи-коридоры — все это в руках опытного знатока-реставратора могло бы создать из Кускова единственный в своем роде памятник прямого провинциального искусства XVIII века, стилистически протянувшимся от северного барокко петровского времени до тонкой и успокоенной грации стиля Людовика XVI. Грустное впечатление производит в Кускове Эрмитаж, прекрасно спропорционированный двухэтажный павильон в виде четырехлистника, украшенный в нишах скульптурными бюстами, с превосходно нарисованными наличниками окон и решетками балконов. Окна забиты досками, в кухне нижнего этажа рухнул подъемный стол, в кабинетцах полуободрана дубовая отделка стен; кое-где еще видна облезлая позолота и остатки расписных плафонов с летящими по голубому небу амурами, намокшие и ежегодно обсыпающиеся куски штукатурки. Подобно беседкам, павильонам и садовым украшениям, мебель и обстановка старинного одноэтажного кусковского дома относится также к ранним эпохам. Несомненно, стулья с высокими гнутыми спинками, обитые тисненой кожей, частью находящиеся в портретной комнате, частью в столовой, составляли некогда обстановку Голландского домика, где они превосходно соответствовали кафельным стенам, — вероятно, оттуда же происходят глубокие кресла Чиппендейл* (* мебель в стиле рококо, середина XVIII века.), обитые старинными ковровыми тканями, столь редкие в России образчики английской мебели, находящиеся теперь в одной из портретных комнат. Остальная мебель в Кускове большей частью домашней работы; но среди этих в различные цвета окрашенных кресел, стульев и канапе попадаются и очень редкие образчики обшивки; таковы столь редкие в декоративных искусствах псевдоготики в XVIII веке ширмы в спальне, превосходные резные консоли перед зеркалами, и среди них одна в особенности, с фигуркой [нрзб ] собаки, преследующей зверя, в оконных простенках золоченые рокайльные консоли, наконец, такие уникальные вещи, как совершенно исключительный стол наборной работы, маркетри. На крышке его мастером Никифором Васильевым при помощи мелких кусочков разноцветного дерева выложен кусковский дом, с его колонным портиком-въездом под гербом, подъезжающим экипажем и частью пруда впереди, в перспективе же с изображением партера французского сада, павильонов и прочих садовых сооружений в перспективе. Это мастерское произведение столярно-мозаичного искусства заслуживает, подобно кусковскому гроту, монографического описания, свидетельствуя о том, что трудная техника маркетри была широко известна и в России XVIII века, где она нашла превосходных художников-исполнителей. И в то время, как во Франции, Англии, Германии, даже в Скандинавских странах учтен или изучен почти каждый предмет — в России не только нет ни одной работы по этому вопросу, но даже не выявлено самое наличие памятников. Столы, комоды, бюро, секретеры украшались наборной мозаикой; букеты цветов, хитросплетенные орнаменты, жанровые сцены, нередко виды составляют излюбленные мотивы этих вещей, несомненно, во многих местах изготавливавшихся в России, но за редким исключением не помеченных ни именем мастера, ни ярлыком фирмы или мастерской, их выпускавших. И пожалуй, только имя мастера [Опишмеева], подписавшего два столика, находившихся в Полотняных Заводах Гончаровых, наряду с именем Н.Васильева всего лишь и известны, пока не произведены еще более тщательные поиски и исследования.

Таких отдельных предметов, заслуживающих монографического изучения, немало в Кускове. Никем до сих пор не затронута была история русского тканья и художественного шитья в XVIII и первой половине XIX века. А между тем именно в усадьбах ткались крепостными девушками чудесные ковры, вышивались скатерти и даже целые картины. В Кускове сохранился такой вышитый ковер с медальонами, заключающими в себе букеты и вазы, с цветочными гирляндами и бордюрами; другой ковер типа “обюссон” во весь пол Зеленой гостиной, шитая картина работы П.И.[Ковеловской] и, наконец, шпалеры на стенах, являющиеся, вероятно, также русской работой середины XVIII века, уже дают кое-какие материалы для изучения русскою декоративного шитья и тканья в позапрошлом столетии. Особенно интересны гобелены — в красивых градациях зеленых тонов представлены на них виды регулярных парков с павильонами и беседками, с прогуливающимися среди аллей стриженых деревьев кавалерами и дамами и с размещенными среди травы и листвы животными и птицами. Эти ковры, не вполне пришедшиеся к стенам и даже частью безжалостно разрезанные в свое время, придают комнате особую нарядность. В своей брошюре о русских художественных промыслах гр. П.С. Шереметев [95] указывает на ряд усадеб, где были славившиеся в свое время мастерские ковров и вышивок — были они в Уборах Шереметевых, в Купавне Юсупова, Студенце Енгалычевых, в Сыромясе Пензенской губернии, где изготовлялись знаменитые колокольцевские шали. Такое же важное музейное значение имеют в Кускове скульптуры и среди убранства комнат четыре портретных бюста работы Шубина, представляющие фельдмаршала и его жену и графа Петра Борисовича с супругой, любопытный, еще издающий звуки заводной механический органчик, кое-какие неожиданные по формам осветительные приборы.

Наконец, и самая отделка некоторых комнат дает чудесные уцелевшие до наших дней interieur'ы* (* интерьер (внутренний — франц.), архитектурно и художественно оформленное внутреннее помещение здания.) XVIII столетия. Главный зал, с фальшивыми окнами-зеркалами соответственно окнам наружным, белый с золотом, с резными гирляндами, позолоченными фигурными рельефами и орнаментами, с живописным плафоном, простенными зеркалами, торшерами у дверей, люстрами и бра, обсыпанными грушевидными подвесками, — является несомненным отражением галереи, или Большого зала Царского Села, в свою очередь восходящим к версальской Salle de glaces**(** Зеркальный зал, или Светлая галерея (франц.).). Отделка здесь, уже в соответствии с характером наружной архитектуры дома, выдержана в изящном вкусе стиля Людовика XVI. Очень близкой по своей декорации является и столовая зала. С несколько более скромными золочеными гирляндами по белому полю, плафоном работы Лагрене и низким буфетом в расписанной трельяжем нише. Более архаичны по стилю три спальни — парадная с резьбой, заказанной в Петербурге, и две другие, голубая и зеленая, — в каждой из них по старинной традиции устроены против окон ниши альковов и две двери, приводящие в уборную и гардеробную. В орнаментации гирляндами, вазами, решеточками чувствуется здесь еще стиль, переходный от рококо к Louis XVI. Самый же тип алькова с кроватью между двух дверей, конечно, идет от петербургских дворцов и восходит, подобно Зеркальному залу, к Версальскому дворцу, где сложились законченные формы придворно-аристократического быта XVIII века.

В низких антресолях верхнего этажа, обклеенных старинными “бумажками”, были детская и девичьи, но судить об их обстановке почти невозможно по разрозненным остаткам меблировки, хотя именно эти комнатки с бытовой стороны являлись бы едва ли не самыми любопытными. Таков кусковский дворец внутри, — и здесь небольшие восстановительные работы, некоторая фильтрация предметов могли бы создать цельный и интересный провинциальный памятник русского искусства XVIII века накануне расцвета классицизма. Настолько стильны залы и комнаты дома даже сейчас, что по-особому звучали здесь Моцарт, Гайдн и Хандошкин [96] на концерте, устроенном в Зеркальном зале летним вечером 1923 года.

Кусковскому саду посвящена небольшая работа, но лишь предварительная. Еще сохранившееся обилие воды — искусственный громадный водоем перед домом — piece d’eau *(* пруд (франц.).) — с островком, поросшим деревьями, некогда подстригавшимися в виде крепостцы, прудок перед Голландским домиком, соединенный каналом с озером, фигурный бассейн перед гротом — все это, исполняя в архитектурных садах ту же роль, что зеркало в interieur’e, продиктовано было голландским характером усадьбы. Водоем в центре цветника уже давно был превращен в tapis vert, и по главной оси расположились солнечные часы, колонна со статуей Минервы, фигура итальянской работы "Le fleuve de Scanmandre"** (** "Река Скамандр" (франц ). На этой реке стояла легендарная Троя. Здесь: фонтан в виде мужской фигуры речного божества. По преданию, бог одноименной реки на троянской равнине (др. назв. — Ксанф) мстил Ахиллу за убитых троянцев (примеч. ред.).) в центре главной клумбы и обелиск из разноцветных гранитов, пожалованный Екатериной графу Шереметеву в память посещения Кускова. На фоне узорчатых газонов и пестрых цветных рабаток на немного вычурных пьедесталах высятся статуи и фигуры античных, сказочных и просто даже совершенно невозможных божеств, абсолютно ремесленные по работе. И если Казанова, посетивший Летний сад, ужасался качеству статуй, в нем поставленных, то, попав в Кусково, он едва ли нашел бы эпитеты, чтобы передать всю неуклюжесть и топорность этих фигур. Но, при всем комизме их, статуи Кускова именно такого качества здесь уместны, ибо они украшают ведь ансамбль дважды или трижды отраженного искусства рококо. Оранжерейный дом занимает небольшой четырехугольник сада. Вне его, за исключением канала, направленного в Вешняки, и готического псового двора, ничего более не осталось. Дачный поселок, бетонные заборы, чахлые деревья занимают то место, где были знаменитый кусковский театр, городок для прислуги и дворни, сад-гай, разбитый в английском вкусе, с его павильонами, хижинами отшельника и прочими не слишком мудрыми и не слишком художественно тонкими затеями. Все это ушло, конечно, безвозвратно. Но сохранить центральное ядро усадьбы наперекор наступающему городу — задача почетная и благородная. Это внести в будничную современность улыбку XVIII столетия. Но, впрочем, она ведь никому не нужна теперь...

Останкино в таком же положении, как и Кусково, — город почти поглотил уже парадную и импозантную шереметевскую усадьбу. За последние годы дворец в Останкине подвергся довольно подробному изучению — раскрылось значение его как театра, определились художники, причастные к его построению и декорировке, составлен ряд более или менее подробных путеводителей. Однако со времени работы П.П. Вейнера в “Старых годах” [97] значение дворца как эстетического ансамбля не углублялось и не подчеркивалось; статьи и брошюры, ему посвященные, не шли дальше так называемого “социологического” и архивно-археологического изучения. Но именно как ансамбль, как комплекс художественных форм, дворец в Останкине имеет громадное значение для истории русского искусства. Он принадлежит рубежу двух столетий. Именно в это время большое столичное придворное искусство и искусство дворянское не только сближаются, но нередко уже нераздельно слиты. Тех стилистических вариантов и отклонений, которые разделяют Петергоф и Царское Село от Кускова, здесь уже не найти. В конце века, в эпоху классицизма, второй круг искусства делается центральным, сливается со столичным ядром, и те отклонения стиля, которые раньше наблюдались, рисуются уже в соотношениях между вторым кругом и третьим.

Конечно, слияние это не совсем полное — и то обстоятельство, например, что предметы декоративного убранства останкинского дома в громадном большинстве случаев исполнены в дереве, подражающем то бронзе, то мрамору, — накладывает на дворец и тем самым на предметы, его наполняющие, отпечаток известного своеобразия.

Оставляя пока в стороне бытовое значение дворца как театра, следует прежде всего подчеркнуть, что останкинские вещи, останкинские отделки стен следует рассматривать как ценнейший и своеобразнейший стилистический комплекс. Почему-то историю русской деревянной декоративной резьбы кончают на XVII веке — фетишизм петровской эпохи, вероятно, играет здесь решающую роль. Однако особо чувствительного разрыва между резьбой церковных иконостасов в храмах “нарышкинского” барокко, с одной стороны, или киевских храмов “мазепинского” барокко, — с другой, и церковной резьбой елисаветинского времени не наблюдается. Стилистическая эволюция идет здесь непрерывно своим порядком, и разница между памятниками одного и другого стиля не большая, чем между перетекающими один в другой стилями Louis XIV и Louis XV. Европейские влияния ясно чувствуются в резьбе храмов XVII века, и не только таких, как церкви в Дубровицах, Филях, Старо-Никольском, Военно-морском соборе в Киеве [98] , — но пути их проникновения пока остаются невыясненными. Небезосновательно указывается на значение белорусских мастеров для московской резьбы XVII века — но и это обстоятельство никем не было углублено достаточно веско и научно. Странным было бы думать, что Россия, где дерево естественно является наиболее удобным и изобильным материалом для строительства и всевозможных поделок, отступила бы от него в XVIII и XIX веках. Это не могло случиться — и мы видим, наоборот, что даже такое, казалось бы, по существу “каменное” искусство, как классицизм, охотно обращается к дереву как строительному материалу. Сам Останкинский дворец, возведенный в дереве, блестящий пример тому. Еще здесь, так же как и во многих других местах — Кузьминках, Ахтырке, дерево маскируется при помощи штукатурки и окраски под камень; но уже в таких зданиях, как дом в Рождествене, дача “Голубятня”, дом в Пальне Стаховичей, и, наконец, по всей городовой и усадебной провинции оно откровенно о себе заявляет, вырабатывая свои собственные конструктивные и декоративные формы. Так же обстоит дело и с декоративной деревянной резьбой. Широкое распространение ее доказывается обилием материала. Громаднейшее количество иконостасов городских и сельских церквей, отделки стен и дверей в домах и дворцах, наборные паркетные полы, всевозможная мебель — все это составляет исключительно богатый, еще совсем почти нетронутый материал.

К этому искусству причастны были многие мастера-художники, мастера-скульпторы и архитекторы. Пино, Шлютер, К.Оснер, Растрелли, Шварц, Ч.Камерон, — вот те имена иностранных художников, которые или чертежами своими, или непосредственным участием содействовали развитию резного художества в России. Позднее сюда должны быть причислены Казаков, Жилярди, Томон, Захаров, Григорьев, Бове, чьих папках чертежей попадаются нередко чертежи внутренних отделок и мебели. Конечно, подобные же рисунки исполнялись выучениками столичных мастеров — шереметевскими крепостными архитекторами, занимавшимися отделкой дворца в Останкине, П.Аргуновым и Назаровым.