– Ладно, – нетерпеливо повела плечом моя настойчивая знакомая. – Пусть так. Но неужели ты не поможешь моей беде?!

– Я сделаю для тебя все, что в моих силах, если для этого не нужно будет губить не рожденного ребенка, – твердо ответила я.

– Значит, ты не сделаешь ничего! Ибо мне может помочь только это!

Я промолчала, не зная, что ей сказать. Уговаривать отказаться от ее жестокого намерения? Не так уж мы с ней близки, чтобы я могла пытаться как-то повлиять на нее. Я уже высказала свое мнение по этому поводу и отказалась помогать ей убить дитя, а больше я ничего и не могла сделать. Жалко Монику – не с ее здоровьем вынашивать и рожать детей, но смертью ей это не грозит, просто будет тяжело, будут боли и недомогания. Но какие это все мелочи по сравнению с убийством несчастного ребенка, виновного лишь в том, что посмел зародиться в материнском чреве, да и то не по своей воле!

Моника, неотрывно глядевшая на меня, видно, поняла, что несмотря на мелькнувшую на моем лице жалость, решения своего я не изменю.

– Я-то считала тебя своим другом! А ты всего лишь холодная, жалкая моралистка, для которой жизнь какого-то комка плоти дороже счастья живого человека!! – и громко хлопнув на прощание дверью, Моника покинула мою лавку, теперь уже, видимо, навсегда.

Колокольчик, печально звякнув раз, другой, замолчал. Я открыла дверь, подняла упавшую табличку.

Что ж, перерыв закончился.

Окинув быстрым взглядом улочку и не заметив ничего подозрительного, я вернулась в лавку и, чтобы отвлечься – встреча с Моникой оставила неприятный осадок и порядком расстроила меня – принялась составлять букеты.

Вскоре колокольчик весело зазвенел, пропуская в помещение высокого полноватого господина.

– Добрый день, мисс. Не могли бы вы мне помочь? Мне нужен букет, очень красивый букет.

Следующие полчаса прошли в приятных хлопотах: я помогала мужчине выбирать цветы, поясняя, что на языке цветов означает тот или иной цветок, а также его окраска, затем составляла букет из отобранных совместными усилиями цветов, заворачивала его в тонкую, шуршащую бумагу и перевязывала атласной лентой. Господин ушел довольный, щедро расплатившись и не взяв сдачу с довольно крупной суммы. Я и не настаивала – деньги мне были нужны.

Затем приходила старая миссис Коллинз за своей настойкой от желудочных колик, потом вереницей потянулись мужчины, желающие порадовать даму сердца цветочным подарком (я каждый раз пугалась, видя мужскую фигуру в дверях лавки), потом заходила женщина средних лет, пожаловавшаяся, что ее муж утратил мужскую силу и что лекари не могут ничего с этим поделать. Я приготовила для нее зелье с корнем хвостовика эратемского, зачаровала его и дама, расплатившись звонким золотом, покинула мою лавку.

Так, в обычных (если не считать утреннего прихода Моники) хлопотах и заботах прошел мой день. Пора было идти домой.

Я накинула плащ, погасила свет и вышла на улицу. Осмотрелась. Закрыла дверь лавки на замок, тщательно подергав за ручку, чтобы убедиться, что все в порядке, надвинула капюшон плаща пониже и, воровато озираясь по сторонам, быстрым шагом направилась прочь. Вчерашняя встреча совершенно выбила меня из колеи, заставив заново пережить свое прошлое и вздрагивать каждый раз, когда звякал дверной колокольчик, возвещая приход очередного покупателя. Да, хоть мне вчера и удалось ускользнуть незамеченной, я знала, что Теодор приехал в Энсвилль из-за меня и рано или поздно (скорее рано, благодаря своим деньгам и связям) он меня разыщет. Так что мне нужно срочно сниматься с насиженного места и ехать… куда? Куда-нибудь подальше отсюда, ибо этот город с приездом Теодора стал небезопасен для меня.

Вот только… встречусь сначала с неким мистером Фитсденом, у которого, судя по его посланию, стряслось что-то серьезное и, если я смогу ему помочь, меня ждет хорошее вознаграждение. Конечно, если для решения его проблемы подойдет ассортимент зелий, имеющихся в наличии, либо не требующих много времени на приготовление, ибо готовить что-то трудоемкое у меня нет возможности из-за так некстати нагрянувшего Теодора.

Вот и дом, в котором я уже два года снимала маленькую квартирку, состоящую из одной комнаты, ванной и кухни. Последний раз оглядевшись по сторонам и не заметив в свете уличных фонарей ничьего подозрительного присутствия, я проскользнула в подъезд. Но окончательно успокоилась только тогда, когда закрыла за собой дверь своего временного пристанища, находящегося на втором этаже многоквартирного трехэтажного дома.

Прихватив с комода письмо мистера Фитсдена, я отправилась с ним на кухню. Разогрела оставшуюся со вчерашнего дня пшеничную кашу, плеснула в нее сливок, щедро сдобрила вареньем из лепестков роз и приступила к ужину и перечитыванию послания.

«Уважаемая мисс Редшиль, здравствуйте!

Пишу Вам по рекомендации моей хорошей знакомой, миссис Паддинс, чьего сына Вам удалось вылечить, несмотря на то, что лекари от него отказались.

Надеюсь, Вы сможете помочь и мне. Проблема моя слишком деликатного свойства, чтобы писать о ней, поэтому осмеливаюсь просить Вас о встрече. Через несколько дней я приеду в Энсвилль по делам и буду крайне признателен, если Вы согласитесь встретиться со мной. Буду ждать Вас во вторник в три часа дня у памятника Фергюссу Завоевателю (по некоторым причинам, мне не хотелось бы приходить в Вашу лавку).

Заранее благодарный Вам,

Фредерик Фитсден.

P.S. Вы сможете узнать меня по твидовому костюму горчичного цвета и рыжим волосам».

Письмо пришло ко мне четыре дня назад. Поначалу, получив его, я обрадовалась: оно было написано на дорогой бумаге, а от стиля написания за версту веяло аристократизмом. Да и миссис Паддинс, на которую ссылался мистер Фитсден, была не простой миссис, а знатной леди, по счастливой случайности узнавшей обо мне и моем даре. А этот мистер Фитсден наверняка вращается в тех же кругах, что и вышеупомянутая леди, и является ее хорошим знакомым, раз ему известна история болезни ее сына. Все это давало надежду на хороший заработок.