…Качало. Скрипело. Восточно-Китайское море штормило. Трюм, вместе с ходившей в нем водою, ходил ходуном. Пока еще ходил.

Временами чудилось: есть еще впереди время. Потом казалось: с пароходом что-то уже не так – и все в душе разделялось, двоилось: под ожидание неизбежного, подступавшего к горлу, мелькали сменявшие друг друга картины прошедшей, как одно мгновение, жизни. Отец… мать… брат… школа… товарищи, развешивающие листовки по городу… Казалось: еще чуть-чуть – он вспомнит то важное, ту решающую деталь, ту незамеченную в свое время мелочь, которая объяснит происходящее с ним теперь…

На пороге смерти скопившихся в трюме раскачивало, как в колыбели…

…Удар!.. Пересиливая себя, Чжан Гуанхуа кое-как выбрался на палубу. Рядом с их обреченным судном на волнах, по-прежнему высоких, но казавшихся теперь плавными… не смертельно ужасными… качался большой белый корабль.

Заплакавший Чжан Гуанхуа впервые услышал русскую речь…

Волей случая, маршрут советского торгового судна пересекся с неуправляемым китайским пароходом, гибнущим в штормовом Восточно-Китайском море.

Через два дня спасенные сходили по трапу в конечном пункте торгового рейса – Владивостоке.

***

– С тобой хотят поговорить…

Выйдя из опустевшей аудитории (дежурный студент стирал с доски русские слова вперемешку с иероглифами), вместе с вызвавшим его старшекурсником миновав ряд лесенок и коридоров, Чжан Гуанхуа оказался в полуподвальчике с единственным оконцем, у которого стояли двое: молодой (недавний юнец) соотечественник в таком же, как у него, глухом «ленинском» пиджаке и русский в кожаной куртке (старшекурсник сразу ушел).

– Добрый день, – на чистом русском (как казалось Чжан Гуанхуа) произнес соотечественник и протянул руку: – Николай Елизаров.

Вместо ответа стеснявшийся своего русского Чжан Гуанхуа развернул свой студенческий: Новомирский Марк Борисович.

Русский в кожанке не представился, но посмотрел так, что стало ясно, кто он (подобных взглядов на пути от владивостокского причала до аудиторий Университета трудящихся Китая Чжан Гуанхуа испытал на себе немало).

– Когда… – уставившийся в пол Николай Елизаров поднял голову: – когда обнаружилось отсутствие буксира, вокруг бушевал шторм. Можно предположить, что именно шторм оторвал пароход от буксира и раскидал оба судна в разные стороны…

– Буксир ушел до шторма. На восходе.

– …Да, ваши слова подтверждает еще один свидетель… Он видел человека на буксире… Человека, которого он не знает…

– Этого человека… – собрался с духом Чжан Гуанхуа… – знали лишь трое уполномоченных, я и двое других райкомовцев: он был в группе обеспечения нашей погрузки на пароход. Когда машина вышла из строя, он подал идею с буксиром, капитан которого, как он сказал, был коммунистом. Посовещавшись втроем, мы решили идти на буксире…

Николай Елизаров и товарищ в кожанке хмуро переглянулись…

– Я знаю имя этого человека, – сказал Чжан Гуанхуа. – Предложившего буксир и стоявшего на уходящем буксире зовут (Чжан Гуанхуа назвал). Я слышал, как однажды ночью его окликнули на причале по имени…

Записав, Николай Елизаров протянул листок товарищу в кожанке:

– Передайте по вашим каналам товарищу Дозорову…

…– Кто это был?.. – отыскав на следующее утро старшекурсника, отводившего его в полуподвальчик, осторожно спросил Чжан Гуанхуа. – Кто такой Николай Елизаров?..

– Цзян Цзинго, – подумав, ответил старшекурсник.

– А… товарищ Дозоров?.. – придя в себя, спросил Чжан Гуанхуа. – Кто он?.. Если нельзя, не говори! Не надо!..

– Один из наших лучших студентов. Был направлен в Китай к маршалу Фэн Юйсяну… Больше ни о чем не спрашивай. Товарищ Елизаров разрешил ответить только на эти два вопроса и только так, как я сейчас ответил.

1928

Жили по очереди: в комнатке Полины у Бронштейнов… в комнате Михаила в общежитии (двое соседей-студентов). В ее комнатке – днем, в его – в отсутствие соседей, у которых на стороне завелись романы. У нее в комнатке – максимум целовались, у него – остальное (когда успевали).

О том, «записались» или нет, не распространялись. Гостившие иногда в общежитии подружки соседей Михаила по комнате – Вера и Зинаида – вместе с самими соседями создавали атмосферу молодежной компании, дружеского кружка. Понемногу обе стали ее, Полины, подругами: вместе бегали в киношку в свободное время (обязанности кухарки Бронштейнов с Полины никто не снимал), обсуждали московские моды, делились секретами. Главным секретом Веры и Зинаиды (прежде всего, секретом для них самих) было ближайшее будущее: перерастет ли ухаживание ухажеров в предложение последовать за ними к местам распределения (обеим им, не москвичкам, собраться было – подпоясаться, обе не были обременены постоянной работой). Главным секретом Полины было ожидавшее ее к концу года материнство…