– Я ещё даже не обедал. А завтракал дома, на Земле. Но дело не в еде.

– Нина Ветрова? – понимающе прищурился он.

Я кивнул. Жена нашего артековского вожатого, а впоследствии куратора «юниорской» группы, в которой состояла половина нынешнего экипажа «Зари», работала на «Гагарине» инженером-кулинаром. Около года назад её переманили на «Джемини-Хилтон», роскошный орбитальный отель, один из трёх (или уже пяти?) туристических, действующих на данный момент во Внеземелье. Я встречал её там, когда вместе с Юлькой посещал соревнования по сайберфайтингу, новому, невиданному ранее виду спорта, заключающемуся в групповой схватке в невесомости на светящихся «лазерных мечах», имитирующих оружие джедаев из «Звёздных войн». Финал турнира спонсировал сам Джордж Лукас, а мне, как одному из основателей сайберфайтинга (мы с ребятами ещё до выхода в свет «Новой надежды» упражнялись в невесомости с мечами из вспененного пластика, восполняя, таким образом, недостаток движения на орбитальной станции), прислали приглашение на два лица. С Ниной же мы увиделись на банкете, устроенной организаторами в честь победителей, команды станции «Гагарин» – и как раз тогда по внутренней трансляции прозвучало: «Связь с космической станцией «Лагранж» потеряна, все попытки восстановить её к успеху не привели.» Нина побелела как бумага, пошатнулась и схватилась за стену: на «Лагранже» находился её муж. Дима Ветров должен был прибыть назад после долгой «вахты» на этой самой удалённой от Земли станции, но по роковому стечению обстоятельств отложил возвращение. Теперь он с горсткой товарищей по несчастью ожидал спасения на орбите одного из спутников Сатурна, в такой дали, что радиоволна добирается туда больше часа с четвертью.

Конечно, Нине сочувствовали все – и коллеги, и администрация орбитального отеля. Именно руководство «Джемини-Хилтон» и допустило ошибку: предложило ей, как «вдове погибшего в Внеземелье героя», крупные выплаты. Это привело женщину в бешенство – она-то ни на миг не позволила себе усомниться, что Дима, как и прочие пленники «Лагранжа», жив и ждёт спасательной экспедиции, которая обязательно прибудет вовремя. Допустивший неловкость менеджер орбитального отеля кинулся извиняться, заглаживать свою бестактность, но было уже поздно: Нина психанула всерьёз, и в тот же день разорвала контракт с «Джереми-Хилтон», оставив знаменитый орбитальный отель без лучшего шеф-повара. Сама же вернулась на «Гагарин», где заняла прежнюю должность – к вящей радости обитателей станции, получивших возможность наслаждаться кардинально обновлённым меню.

Сейчас Нина работала в пищеблоке жилой секции «С» (от должности главного инженера-кулинара, как и места преподавателя в техникуме, готовящем вспомогательный персонал для Внеземелья, она отказалась), и как раз туда мы направлялись с Юркой-Кащеем, оставив в каюте нового хвостатого члена экипажа «Зари».

С Ниной встретиться не удалось – меньше, чем за сутки до моего прибытия на станцию, она отбыла на корабле межорбитальных сообщений к «Волкову», и должна вернуться только через неделю. Станция эта была совсем новая, размерами втрое больше «Гагарина». Её сдали в эксплуатацию полгода назад; многие системы требовали отладки, население едва дотягивавшее до четверти расчётного, обходилось минимум бытовых удобств, словно вахтовики на сибирской стройке – вот Нину и откомандировали налаживать на станции общественное питание.

Признаюсь: узнав об этом, я испытал облегчение. Не то, чтобы я был не раз предстоящей встрече – просто слабо представлял, что стану ей говорить. Набор стандартный успокоительно-бодрых фраз о том, что всё будет хорошо, и спасательная экспедиция прибудет вовремя? Сообщить, что новой информации о «Лагранже» и его экипаже пока нет, но она обязательно появятся в самом скором времени? Или, наоборот, сурово-мужественные призывы держаться и верить, несмотря ни на что? Всё это она слышала тысячу раз, в том числе и от меня – так стоит ли повторяться? Юрка-Кащей, насколько я смог понять, испытывал схожие чувства – так что мы, поболтав с девчонками из столовой, оставили для Нины записку вполне жизнеутверждающего содержания: «Привет, уходим к Сатурну, жаль, что не застали, жди добрых новостей…». Я пририсовал в конце улыбающийся смайлик (здесь этот термин пока не в ходу, во всяком случае, у русскоязычного населения станции) и мы покинули пищеблок, не забыв взять в стоящих у входа автоматах запечатанные стаканчики с кофе, булочки и бутерброды, завёрнутые в тонкую хрустящую бумагу. Культура «фастфуда» цвела на крупных внеземных станциях пышным цветом, несмотря на протесты медиков, утверждавших что автоматы, выдающие напитки и вкусности, пагубно влияют на строго рассчитанный график питания, а посему должны быть безусловно ликвидированы. А как их ликвидируешь, если на любом совещании любого уровня перед половиной участников стоят знакомые картонные стаканчики, а контейнеры для мусора забиты смятыми упаковками от сэндвичей?

Со всей этой снедью мы устроились в обсервационном холле – ещё одной новинке, появившейся на «Гагарине» совсем недавно. Холл представлял из себя отсек, поверх которого был надстроен большой прозрачный купол. Отсюда открывался роскошный вид на Землю и окружающее Пространство, включая и «орбитальный батут» – всякий раз, когда ожидалось прибытие или отправление очередного контейнера или корабля, обсервационный холл заполняли желающие полюбоваться действующим тахионным зеркалом.

Толстое стекло купола содержало свинец в пропорции, достаточной, чтобы сделать безопасным четвертьчасовое пребывание «под открытым небом». Дольше тут задерживаться не рекомендовалось, о чём сообщали развешенные всюду предупреждающие таблички; тем же, кто собирался превысить этот срок, предлагалось устраиваться на особых лавочках, прикрытых сверху зонтиками из золотистой светоотражающей фольги. Так мы с Юркой и поступили: разложили на предусмотрительно прихваченных из столовки бумажных салфетках снедь, устроились поудобнее, и стали обсуждать ближайшие планы. До прибытия «Тихо Браге» оставалось ещё не меньше полутора суток, и потратить это время следовало с пользой.

– Может, к монтажникам заглянем? – предложил Кащей. – Там сейчас Зурлов на орбитальной практике, после первого семестра.

Я задумался. Володя Зурлов, мой однокашник по Школе Космодесантников. Вообще-то мы с ним не слишком близко знакомы – так, обычное общение в рамках учебной программы. Володя рапорт, чтобы его включили в экипаж «Зари» (а кто из нашей группы его не подавал такое?), но по результатам тестов не смог попасть даже в дублирующий состав, и с тех пор косо на меня поглядывает. Меня это не задевало – насильно мил не будешь, – скорее, несколько удивляло. В среде будущих космодесантников не принято завидовать друг другу – даже тем из нас, кто получал по неким административным (а может и иным) соображениям преимущество над товарищами. Как вот, к примеру, я и другие члены нашей «юниорской» группы, включённые в экипаж «Зари», что называется, по умолчанию.

Хотя – может, это лишь игра моего воображения, и никакой зависти у Володьки и в помине нет? Ну, характер у человека такой, тяжело переживает поражения…

– Ладно, пошли… – кивнул я. – У них там, кажется, новые «Омары»? Я с ними до сих пор дела почти не имел, хотелось бы увидеть…

– Есть, точно! – подтвердил мой спутник. – Я позавчера к ним заходил – так всё показали, и даже позволили покувыркаться в учебной зоне. Они и тебе позволят – если захочешь, конечно.

ОМБМ-3, «орбитальный монтажно-буксирный модуль, модель третья», совместное творение инженеров подмосковной «звезды» и французских конструкторов, появился во Внеземелье меньше года назад, на смену старому доброму «крабу». И, хотя ОМБМ-3 был прямым развитием предыдущей модели, хорошо известной всем, работающим в открытом Пространстве, внешне он мало походил на своего предшественника. В «крабе» пилот, облачённый в «Кондор-ОМ» («ОМ» – «орбитальный монтаж», одна из модификаций этого исключительно удачного скафандра, предназначенного для наружных работ) висел, пристёгнутый к металлической раме, на которой, кроме ложемента, крепились блок двигателей, манипуляторы и прочее оборудование. Новую модель конструкторы оснастили собственной мини-кабиной, капсулой жизнеобеспечения, с расположенными внутри органами управления. Переднюю и верхнюю части капсулы сделали прозрачными; от ударов при возможных столкновениях её защищали гнутые, вроде «кенгурятников» на внедорожниках, решётки, сваренные их дюралевых труб. При необходимости капсулу можно отстрелить, наподобие кабину у некоторых моделей сверхзвуковых истребителей – и некоторое время перемещаться и маневрировать в ней при помощи микродвигателей, работающих от баллонов со сжатым СО2. При этом автоматически включаются проблесковые маячки, а так же "крикун" горланящий на всю околоземную орбиту "я здесь! спасайте-выручайте!" За говорил пластинчатую нижнюю часть капсулы (между собой монтажники называют её «коконом»), а так же за пару массивных клешней-манипуляторов, аппарат получил прозвище «омар», быстро ставшее общеупотребительным.

До сих пор я не имел дела с «омарами» (изучение препарированного макета в аудитории и занятия на тренажёрах не в счёт) и обрадовался возможности познакомиться поближе с этим новейшим образчиком вспомогательного орбитального транспорта. В списке оборудования «Зари» значились четыре таких «омара», и мне всё равно придётся их осваивать – так почему бы не сделать это сейчас, когда имеется и свободное время, люди, способные квалифицированно ответить на любые вопросы, и даже организовать для меня учебный полёт на модной новинке?