А сами пытаются бюстами загородить своих благоверных, прямо таки живую стену выстраивают. Я даже морщусь.

– Бабы, вы сбрендили, что ли? Тут ребёнка покалеченного надо срочно в больницу, а вы мне концерт устраиваете! Цыц! Ну-ка быстро, организуйте "Скорую"!

– Счас мы её к Галине, Галина тут, рядом, – суетятся они. – Она не таких подлечивала, ничо…

Шпыняют своих мужиков, раздают ценные указания, отправляют за какой-то дверью, за тем, что подстелить… А мне резко плохеет. Вот сейчас как хлопнусь в обморок – и капец, потеряется моя Нора и дорогу домой не найдёт… Поспешно наматываю на руку поводок.

– А и вам, сударыня амазонка, к нашей Гале нашей не худо бы показаться бы, – встревает одна из баб. – Вон аж посинели все личиком-то!

– Пошли вон, – цежу сквозь зубы, стараясь дышать поглубже.

Прислонившись к ближайшему забору – авось не рухнет подо мной! – стараюсь дышать поглубже. Но тут цепляюсь взглядом за тушу мёртвого ящера.

Вот кто меня просил смотреть?

Если кто скажет, что ящеры холоднокровные, не верьте. Лужища крови под моим зверем всё ещё дымится. Она парит, словно весенняя грядка под солнцем, и разит от неё как…

…как от оттаявшей скумбрии.

Меня сгибает пополам в приступе тошноты, затем ещё раз. Пока, наконец, эти лопухи, что суетятся неподалёку, не догадываются оттащить меня подальше от падали. Кто-то сердобольный приносит в ковше воды – подозреваю, колодезной, уж очень холодна, зубы ломит; меня отпаивают, отмывают и затем докладывают, что к "переносу ранетых" всё готово. Оказывается, мужики сняли с какого-то сарая дверь, набросали сверху одеял и сейчас осторожно перекладывают на них девочку-арбалетчицу. Действуют слажено; по-видимому, не впервой. Правильно, что на жёстком, вдруг позвоночник повреждён или рёбра. Это ведь даже не с пятого этажа упасть, это ребёнка натурально жрали! Там, наверное, всё в кашу…

– А не бойсь, сударыня, – словно прочитав мои мысли, участливо встревает один из мордоворотов. – Наша Гала, бывалоча, по косточкам человека складывала, глядишь, и этой деве повезёт. Ничо, отобьет её у безносой. Ты-то как, сама дойдёшь? А то и тебя потянем, смотри…

– Дойду.

Девочку несут четверо, она пока жива, потому что время от времени стонет. И хрипит. Очень мне не нравятся эти хрипы с красными пузырями на губах… Фонари чуть живые, и толком носильщиков я не разгляжу. Кое-как бреду вслед квартала два, и тут город внезапно кончается. За последним домом – ночь и чистое поле.

Вот этот самый дом и служит у них, видимо, чем-то вроде больницы, потому что один из провожатых уже вовсю трезвонит в колоколец у дверей.

– Эй, – толкаю ближайшего мужичка локтем, – а кто это такая ваша Галина?

– Ведунья, – шёпотом отвечает тот. – Сильна – страсть! Сказано ж тебе: иной раз из кусочков человека соберёт, и тот как заново родится. Ты уж с ей поаккуратней. Мы – народ простой, любую брань стерпим, а вот она…

Распахиваются широкие двустворчатые двери. В лучах света возникает силуэт высокой женщины.

– Заносите, быстро. – Сказано совершенно без интонации, но мужики словно по стойке "смирно" вытягиваются. Женщина сторонится, пропуская носилки.

– В смотровую её. Остальные свободны.

Мужиков как ветром сдувает. А я? А мне куда? Эй, люди добрые, хоть переночевать пустите!

– Что мёрзнешь? Заходи!

– Спа… – и прикусываю язык, увидев, что приглашение относится не ко мне. Женщина склоняется над Норой.

– Иди сюда, храбрая псина. Дай-ка я тебя посмотрю.

Тонкие пальцы тщательно проминают собачьи бока, живот, обследуют голову, лапы. Напоследок суют в пасть что-то вкусненькое.

– Ну, хвост здоров, и так видно, вон как молотит. – Ведунья усмехается. – Умница, да ещё такой редкой породы.

Не оборачиваясь, бросает:

– Может, всё-таки пройдёшь? Я на ночь запираю.

Это уже мне, что ли?

Зайдя из темноты в ярко освещённую комнату, временно слепну. За мной скрипят, прикрываясь, двери, гремит замок.

– Располагайся, отдыхай. Буду не скоро.

Хозяйка исчезает в двери напротив.

Отдыхай?

Это ничего, что я тут у вас недавно кого-то заколола? Это ничего, что по улицам бродят динозавры? Это ничего, что все вы взялись невесть откуда и неизвестно зачем на мою больную голову? И вы предлагаете мне всего-навсего отдохнуть?

Можно я вам ещё много чего выскажу?

Нора, удовлетворённая вниманием незнакомой тёти, уже растянулась на пёстром тряпичном коврике и вывалила язык. Ей было… ничего. Хозяйка рядом, тепло, мягко, – что ещё надо? В изнеможении опускаюсь на деревянный диван. Точь в точь как у моего деда в деревне и такой же жёсткий. Этих диванов тут вдоль стен несколько, а есть ещё стол, пара стульев и узкая кушетка. Если рядом смотровая, то здесь явно что-то вроде приёмного покоя.

На диванах раскиданы кожаные подушки. Я собираю их для себя все.