— Не врал тот человек, дед, — ответил он. — Другой мир и вправду есть.

— Чего ж вы лезете-то к нам, ась? Как для помощи, гляжу, слабоваты. Земли отнять хотите? Так паршивые они.

— Земли у нас и своей хватает, — терпеливо пояснил Гундольф. — Узнали вот, что тяжко здесь живётся, да и решили посмотреть, остался ли кто живой. Может, и вправду помочь сумеем.

— Так Хранительница вас сюда спосылает, али кто? Иль брешут старые байки про Мильвуса Пресветлого?

Старик глядел с надеждой. О каком, интересно, Мильвусе он толковал? Имя казалось знакомым, но припомнить не удавалось.

— Ну, Хранительница тут ни при чём, да и Мильвус, кем бы он ни был, тоже, — пожал плечами Гундольф. — Мы просто люди, такие же, как вы.

— Да, и что ж вы можете? Воды дать можете, или вынюхиваете, что взять?

— Ну, это уж не мне решать, моё дело — поглядеть, что тут и как. Может, и дадут воды, или вас к себе заберём, или даже попробуем жизнь в эту землю вернуть. И у нас ведь недавно чуть всё не пропало, тоже и деревьев почти не стало, и угля, и голодать люди начали, да только мы всё наладили. Ну, почти.

Старик прищурился и упёр руки в бока.

— А где ж ваш мир-то? Я б поглядел, коли не врёшь. Может, я и не против туда пойти.

— Сейчас не получится, ждать нужно. Через две недели дверь мне откроют, тогда. Старик, а что успел сказать тот человек, кто напал-то на них?

— Да нешто он сам знал? Чудишша какие-то, бормотал. Да и гадать неча, мало ль злых людей по Запределью болтается. А давай, парень, обменяемся, ась? Ты мне цвяток вот этот свой, а я те убежище покажу хоро-ошее, пока дверь-то твоя не откроется. Согласный?

Гундольф покачал головой.

— Где укрыться, я знаю. А цветок не жалко, у нас таких много, но мне самому пока нужно. Если в наш мир попадёшь, поглядишь, сколько там всего растёт. Бери — не хочу.

Старик почмокал губами, раздумывая.

— А-а, ладно уж, добрая я душа, и так помогу те. Полезай в кабину, поедем в наше поселение, с народом познакомишься, про мир свой растолкуешь. У моря мы живём. Да не боись, если б я тя порешить хотел, раздавил бы просто, да и всё тут. И цвяток забрал.

Путник подумал-подумал, да и согласился. Но перед тем поднялся на Вершину и записал в дневнике:

«На тех, кто приходил до меня, напали. Возможно, и перебили всех. В этих землях остались люди, но они не добрые. Растения здесь на вес золота, думаю, из-за этого наши и пострадали. Я встретил местного, отправлюсь с ним к морю, а к условленному сроку рассчитываю вернуться».

Тут ему пришло в голову, что к убежищу мог ещё прийти кто-то из своих. Если раненый почти добрался сюда, может, будут и другие. Вдруг кто да и выжил. Им стоит знать, когда врата откроются вновь, чтобы не ушли опять, не пропустили. И он, вырвав лист, оставил на видном месте записку, в который день и час ждать Марту.

О том, что люди могли потерять счёт времени, Гундольф не беспокоился. В доме находились приборы, отмеряющие дни и часы, и работали они исправно, питаясь силой ветра. Их можно было заводить и вручную, но вот как уже два месяца этого никто не делал, а стрелки двигались и не отставали. Видно, тихих дней здесь не случалось почти никогда.

Они со стариком спустили часть припасов: муку, зерно и бочку с водой. Дед прослезился даже, сказал, с юности зерна не видал, а если повезёт, удастся его прорастить.

— Если повезёт, — поправил его Гундольф, — через две недели окажемся в Лёгких землях, и забудешь о своих тревогах.

— Вот не люблю наперёд загадывать, — осторожно ответил его собеседник. — Попадём — ну, значит, и хорошо. А покамест старый Стефан будет жить, как привык. Однако ж и отгрохали вы хижину! Хитро придумали, горищу-то эту до верха никто не видит из-за ветров да пыли, да и соваться на неё кому в башку придёт? Умно, да.

Когда укладывали припасы, Гундольф рассмотрел как следует машину. Жаба оказалась кривоватой и на его взгляд будто собранной из разных деталей, густо покрытых грязью. Позже старик подтвердил эту догадку.

— Прежде было времечко, — сообщил он, — когда у старого Стефана и своя мастерская была, и печь, и огонь в печи горел. А теперя-то чего? Вот, побираюся по городам заброшенным, мастерю из хлама новый хлам. Здеся камнем пристукну, там обточу, оно и сгодится. Ить ведь хорошо ещё, что я жизню-то прежнюю помню! Из нынешних никто б не дотумкал жабу сделать, да и мастера из них, как из нашего корабля небесная лодочка.

— А почему ты жабу-то сделал, а не экипаж? — спросил Гундольф, проводя рукой по округлому серому боку, покрытому вмятинами и нашлёпками глины.