– И речи быть не может!

Глеб вскочил с кресла. Одну руку он простер в сторону Катеньки, будто защищая ее от Резнова. Тот устало бросил на стол карандаш.

– Вашу реакцию я предвидел. Не скрою, есть вероятность, что ваша дочь может погибнуть. Но мы говорим о жизнях миллионов людей содружества.

– И вы хотите, чтобы я пожертвовал своим ребенком ради этих миллионов?

– Понимаю. Будь это моя дочь, я бы тоже нервничал. Согласно теории эгоистичного гена, в вашей дочери содержится половина ваших генов. Гораздо больше, чем в простых незнакомцах. Естественно, вашим генам ее жизнь более важна. Но подумайте вот о чем – если мы не получим эффективную вакцину, вирус будет распространяться, мутировать и снова нападет на вас с дочерью. У вас и у нее все равно велик шанс погибнуть, даже если вы ее не отдадите.

– Нет! – воскликнул Глеб и встал с места, – Мы уходим!

Он взял Катеньку за руку и повел ее было к двери, но девочка не двигалась с места. Сердце его упало.

– Катенька, ты чего? – спросил он, почувствовав ком в горле.

– Папа, куда нам идти? Мамы уже нет. А везде люди умирают. Дядя говорит, я могу помочь. Тогда я хочу помочь!

Девочка сильнее прижала к себе Скворушу, и Глеб вспомнил, как она спрашивала о героях. В глазах девочки все герои умирали. Но умереть в таком возрасте, как у нее… Глеб не мог себе этого представить. Тем более, речь шла о его единственном ребенке. Резнов выжидательно смотрел на них.

– Катенька, мы уедем. Уедем туда, где нет вируса. Все будет тихо и спокойно. На Урале его нет, я слышал…

Раздался хлесткий звук – это Резнов разочарованно бросил карандаш на стол. Глеб взглянул на него – во взгляде биолога читалось неприкрытое презрение. «Ну и пусть» подумал Глеб, «Зато моя дочка будет жить». Но Катенька качала головой.

– Папа, я не поеду. Я так не могу, чтобы другие умирали, если я могу помочь.

– Да что ты говоришь! Мы поедем и все. Я твой отец!

– Бросьте ваши фантазии, – раздался голос Резнова, – Никуда вы не поедете. В лучшем случае, вас бросят в камеру за измену родине в военное время. В худшем – могут и расстрелять. Вас призвали как служащего. Дочь ваша в любом случае будет находиться в центре, поскольку здесь будете находиться и вы. Так что решать, спасать людей или нет, предстоит именно ей.

Он поднялся с места. Взгляд под седой копной волос был мрачным от упавшей тени.

– Признаться, я уже сомневаюсь в вашей кандидатуре после вот этой эмоциональной тирады. Возьмите себя под контроль, Соколов, или придется действительно вас посадить.

Катенька кинулась к биологу.

– Нет, не трогайте папу! – закричала она, – Я согласна! Я хочу спасти людей!

– Ты умница, – с улыбкой сказал Резнов.

Глебу показалось, что от него отрезали кусок туловища. Следующие дни он запомнил плохо. Ему все хотелось приложиться к бутылке. В центре Мечникова алкоголя не было, а выходить за его пределы сотрудникам запрещалось. Очнулся он только в комнате общежития, построенном при центре. В дверь постучал другой инструктор.

– Пошли, на работу пора, – сказал он.

Глеб почесал щетину на подбородке, набросил куртку и вышел за ним. День прошел впустую – он не мог думать ни о чем, кроме Катеньки. В конце дня он без приглашения пошел к Резнову. Дверь была закрыта. Ассистент при входе сказала, что он в исследовательской лаборатории. «Он просил его не беспокоить» добавила она. Не спрашивая разрешений, Глеб пошел именно туда. В белоснежной палате на кресле лежало тело девочки. Глаза ее были закрыты. Над телом стоял Резнов и сотрудники центра в белых халатах. Завидев надвигающуюся крупную фигуру военного, худые тела ученых попятились в сторону. Резнов повернулся в его сторону.

– Вам сюда нельзя, – сказал он.

Голос был донельзя слабым, словно перед Глебом змеилось трещинами тонкое стекло. Не ответив на предупреждение, он бросился к дочери и схватил ее за руку. Кожа у нее была неестественно бледной, на запястье пробивался слабый пульс. На руке Катеньки вздувалась огромная красная гематома от уколов. Другой рукой она слабо прижимала к груди Скворушу.

– Катенька, – позвал девочку отец.

Сердце его наполнилось радостью, когда маленькая голова с выбившимися русыми волосами качнулась, а затем девочка открыла глаза. Когда она повернула к нему взгляд, на лице ее появилась радость узнавания. В порыве эмоций он схватил девочку на руки и поднял с кресла. Резнов схватил его за руку.

– Погодите. Мы не закончили.

– Да сколько вы ей вкололи? Вон рука вся красная! Да и посмотрите – на ней лица нет.

– Ваша дочь сама согласилась. Не забывайте – на кону…

– Катеньке пора отдохнуть, – перебил его Глеб и развернулся, чтобы выйти из палаты с девочкой на руках.

Внезапно маленькая ладошка уперлась ему в грудь. Лицо Кати исказилось гримасой боли, глаза наполнились кровью. Девочка быстро задышала. Глеб развернулся к ученым. Резнов среагировал мгновенно.

– Положите ее на кресло! Я же вам говорил!

Он подбежал к девочке и быстро ее осмотрел. Она практически задыхалась, руки и ноги мелко тряслись.

– Скорее всего, анафилактический шок от компонента вакцины, – пробормотал Резнов.

– Спасите мою дочь! – зарычал Глеб.

Резнов рявкнул принести адреналин. Инъекция не помогала. Судороги продолжались, и вскоре девочка потеряла сознание. Рука, державшая Скворушу, разжалась. Игрушка – подарок Глеба – упала на пол. На нее случайно наступал подбежавший сотрудник, несший новую инъекцию. Резнов между тем кричал оборудовать операционную. С леденеющим сердцем Глеб смотрел, как дочь подключают к аппарату ИВЛ и как врачи пытаются спасти ее жизнь. Позже Резнов объяснял, что у девочки быстро развился отек мозга, а они слишком поздно поняли необходимость операции. Глеб смотрел на суетившихся врачей, и ему казалось, что его сознание отделяется от тела. Это было нереально, невозможно, и тем не менее происходило наяву. Его дочь погибала у него на глазах. Дальше он помнил только путаные объяснения Резнова над маленьким бездыханным телом. После этого огромные пальцы его оказались на шее биолога, и начали ее сжимать. Лицо того перекосилось и покраснело. Кто-то позвал охрану. Глеба ударили по голове дубинкой, а затем скрутили на полу.