Шрифт:
– Я стучался в кухонную дверь, – сказал он. – Мари Легоф, наверно, куда-то вышла. А госпожа Онорина дома?
– Она наверху и хотела бы с вами поговорить.
Несколько оробев при виде столь бледной и серьезной молодой женщины, матрос молча пошел за ней.
Онорина уже поджидала их на втором этаже, стоя в открытой двери:
– А, это ты, Коррежу? Слушай меня внимательно, но только не болтай потом лишнего, ладно?
– Что случилось, госпожа Онорина? Вы никак ранены? В чем дело?
Онорина вышла из дверного проема и ровным голосом проговорила, указывая на покрытые белыми простынями трупы:
– Господин Антуан и Мари Легоф. Убиты.
Лицо мужчины перекосилось, и он воскликнул:
– Убиты?! Да как же это?! Кто их убил?
– Не знаю, мы пришли, когда все уже было кончено.
– А… а как же маленький Франсуа? И господин Стефан?
– Исчезли. Вероятно, тоже убиты.
– А… а Магеннок?
– Магеннок? С чего это ты вдруг о нем вспомнил, а, Коррежу?
– Потому что… потому что если Магеннок жив, то другое дело. Магеннок любил повторять, что первым будет он. А уж он-то просто так ничего не говорил. Он всегда на три туаза [5] под землю видел.
Недолго помешкав, Онорина сказала:
– Магеннока тоже убили.
На этот раз Коррежу явно потерял присутствие духа: на лице его появился безумный ужас, какой Вероника уже не раз замечала у Онорины. Он осенил себя крестом и тихо прошептал:
– Стало быть… стало быть, вот оно как, госпожа Онорина? Магеннок ведь знал, что такое случится. Однажды он плыл со мной в лодке и сказал: «Это не за горами. Нужно отсюда уезжать».
5
Туаз – французская единица длины, использовавшаяся до введения метрической системы и равная приблизительно двум метрам.
И, недолго думая, матрос развернулся и поспешил вниз по лестнице.
– Погоди, Коррежу! – приказала Онорина.
– Нужно уезжать, так сказал Магеннок. Всем нужно уезжать.
– Погоди, – повторила Онорина.
Матрос в нерешительности остановился, и она продолжила:
– Я согласна, нужно уезжать. И завтра к вечеру мы уедем. Но прежде следует заняться господином Антуаном и Мари Легоф. Сейчас ты пошлешь сюда сестер Аршиньа – пусть пободрствуют эту ночь над мертвыми. Женщины они гадкие, но зато им это не впервой. Пусть явятся две из трех. Я заплачу каждой вдвое против обычного.
– А потом, госпожа Онорина?
– Ты вместе со стариками займешься гробами, а на рассвете мы похороним погибших в освященной земле, на церковном кладбище.
– А потом, госпожа Онорина?
– Потом ты свободен, и другие тоже. Можете собирать пожитки и отправляться на все четыре стороны.
– А как же вы, госпожа Онорина?
– У меня есть лодка. Ладно, хватит болтовни. Ну что, договорились?
– Договорились. Нужно ведь провести здесь еще всего одну ночь. Думаю, за ночь тут ничего больше не случится?
– Да нет же, нет. Ступай, Коррежу, и поторапливайся. Главное, не говори другим, что Магеннок мертв. Иначе их здесь будет не удержать.
– Обещаю, госпожа Онорина.
И с этими словами матрос убежал.
Через час появились сестры Аршиньа – две высохшие костлявые старухи, похожие на колдуний, в чепцах с засаленными бархатными лентами. Онорина перешла к себе в комнату, расположенную на том же этаже, в конце левого крыла.
Бодрствование над покойниками началось.
Часть этой ночи Вероника провела подле отца, а часть – у изголовья Онорины, состояние которой ухудшилось. В конце концов Вероника уснула. Разбудила ее бретонка, которая вдруг заговорила в одном из тех приступов горячки, когда сознание затемнено еще не полностью:
– Франсуа, наверно, спрятался… и господин Стефан тоже… Магеннок показал им на острове много всяких укромных уголков. Так что их никто не увидит и никто ничего не узнает.
– Вы в этом уверены?
– Уверена… Значит, так. Завтра, когда все покинут Сарек и мы останемся вдвоем, я дам в раковину условный сигнал, и Франсуа придет сюда.
Вероника возмутилась:
– Но я не желаю его видеть! Он меня ужасает! Будь он проклят, так же как и его отец! Сами посудите: он убил моего отца прямо у меня на глазах! Убил Мари Легоф! Он и вас хотел убить! Нет, я ненавижу это чудовище, он мне отвратителен!
Бретонка легонько пожала Веронике руку и прошептала:
– Не осуждайте его, он не понимал, что делал.
– Что вы такое говорите? Не понимал? Но я же видела его глаза – глаза Ворского!
– Он не понимал… он обезумел…
– Обезумел? Да о чем вы?
– Да, госпожа Вероника. Я знаю мальчика. Он сама доброта. Он мог сделать все это лишь в припадке безумия… и господин Стефан тоже. Теперь они, наверно, рыдают от отчаяния.
– Но это немыслимо… Я не могу поверить…
– Не можете поверить, потому как не знаете, что тут происходит… и что вот-вот произойдет. Если бы вы знали… Ах, тут такое, такое…