Шрифт:
Ведь я не знаю, какая я настоящая. Но хочу ли узнать?
Скинув туфли, прохожу в кухню. Когда наливаю воды из графина, стекло бьётся о стекло — так дрожат пальцы. Хотя мне кажется, что я спокойна. В самом деле, что ещё страшного может случиться.
Но оказывается, что может.
В тот момент, когда стакан с глухим стуком возвращается на стол, я различаю звуки. Странные, тревожные. То громкие, то тихие, то хриплые, то визгливые.
Нет. Не мог же Пашка… вот так.
Только легко открывшаяся дверь нашей спальни подтверждает, что очень даже мог. И вполне успешно. По крайней мере, фитоняшке, что скачет на моём парне, отчего прыгает красивая грудь, заходит.
— Тебе что, на гостиницу не хватило? — выдаю со смешком.
А что? Мои границы сегодня раздвинулись настолько, что бывший парень, занимающийся сексом с незнакомой девицей на постельном белье, которое я купила только в прошлом месяце, уже не удивляет. Удивляет, зачем было копить и откладывать на постельное три месяца.
Лучше бы Наполеон поела, честное слово.
— Ты же на работе!
Спасибо, что ему хватает совести вскочить и броситься за трусами.
— То есть после того, как ты меня бросил, я должна была ехать на работу зарабатывать деньги? Может, потом ещё принести их тебе?
— Было бы неплохо, — кривится Пашка, бросая платье своей девице. — В конце концов, я столько времени давал тебе крышу над головой.
Что? Мне? Крышу над головой?
Напряжение, сковывающее меня с того момента, как он бросил, что я чучело, отпускает раз и навсегда. Мышцы расслабляются, пружина, всё это время скручивающаяся в груди, растворяется без следа. Я тихо смеюсь, понимая, что могу вдохнуть полной грудью.
Действительно, могу!
— Какого хрена тебе смешно? — рявкает Пашка.
Но остановится выше моих сил.
Боже! И это я любила столько лет? Недоделанного геймера с пивным пузом и пока ещё небольшими залысинами? Человека, который считал зарплату меньше сотни недостойной своей великой персоны? Но при этом жить за чужой счёт вполне укладывалось в его систему координат.
— Эй! Прекратила сейчас же! Что, твою мать, смешного ты нашла? Что ты страшное чучело и бревно в постели? Бревно, я сказал! — последнее Пашка выкрикивает совсем рядом, брызжа слюной мне в лицо.
Только смех всё ещё булькает внутри. Он готов вернуться от малейшего повода, и разъярённый Пашка вполне реальная причина.
— Сука! — ревёт он, словно раненый зверь.
Интересно только, чего его так накрывает, если бревно и чучело я. А он душка, мечта и трёхминутный секс-гигант.
Фыркнув, не замечаю, что Пашка заносит руку. И всё ещё, по инерции улыбаюсь, когда кулак летит мне в лицо.
Уставший за сегодня мозг до последнего не верит, что он ударит. Не в нашей спальне, окутанной ароматом цитрусовой сладости. Не рядом с кроватью, заправленной светло-серым бельём в полоску. Не на глазах девицы, которой абсолютно плевать на происходящее.
Ей. Но не Пашке.
И всё, что я успеваю — это зажмуриться.
Но секунда, другая, а удара нет.
— Говоришь не били, красивая.
Глава 7
От одного только тембра этого голоса меня бросает в дрожь.
Боже, как я не подумала! Если он каким-то образом узнал всё о моих родителях, что стоило узнать, где я живу. Тем более, этот адрес я всегда указывала, как “проживания”, часто забываю про дом родителей, где я всё ещё прописана.
Если, конечно, отец не выписал меня после того, как разочаровался.
— Сегодня явно твой день, — усмехается Тигр.
Он стоит рядом со мной, боком в проёме двери, потому что полностью в узком проходе нам не поместиться. Так близко к нему. И я чувствую себя особенно мелкой, хотя рядом с Пашкой считала сильно упитанной.
А как иначе, если мой несостоявшийся жених был щуплым, весил от силы килограмм шестьдесят, а ростом ниже меня на сантиметр. Хотя заявлял, что выше на целых пять.
— Потому что меня уволили и бросили? — дрогнувшим голосом.
— Потому что ты встретила меня, — с самоуверенным смешком отзывается Тигр.
И в то же мгновение Пашка падает на колени и воет.
— Ублюдок! Ты мне руку сломал!
— Ещё нет. — Тигр не отрывает от меня взгляда. — Сломать это вот так.
Хруст. Ор.
Пашка с матом валится на пол, носом в протёртый линолеум. Прямо в проплешину, которую сам отказывался менять, хотя я давно предлагала.
— Ты! Ты! Да я тебя…