Помолчав немного, я смогла-таки обрести дар речи:

— Стоило рассказать мне раньше.

На нашу с Леркой удачу утром опять зарядил дождь, что дало дополнительный час сна вместо утренней пробежки. Тренировались мы опять на крытом теннисном корте, Труха внезапно вспомнила о хореографии и самоустранилась, оставив Жанну за главную. Жанна у нас — королева хореографии, она даже вольные упражнения сама себе поставила. Это ее талант, помимо прочих.

Вне лагеря хореографией мы занимались ежедневно по часу, это была обязаловка. Занимались не с Трухой, конечно, а с профессиональных хореографом. Они у нас часто менялись, были и мастера спорта по художке, и именитые в прошлом танцоры, и даже девушка-балерина — вот с ней было сложнее всего, она искренне не понимала, отчего у нас, гимнасток, порой такие бревенчатые движения.

— По-моему, она заболела, — корпя над батман фроппе, поделилась соображениями Катька. Говорила она о Трухе, разумеется. — Не припомню, чтобы она уходила с тренировки, даже с хореографии.

— На завтраке она ничего не съела, — поддакнула Олька.

— Гран батман жете! — выкрикнула Жанна, смерив нас свирепым взглядом.

— Труха-младшая, — пробурчала Катька, и мы все весело прыснули.

— Лебедева, тебе смешно?! — рассвирепела Жанна, само собой из всех смеющихся выделив меня. — Останешься на дополнительные удержания. Твоим слабым ногам-сосискам это не повредит.

Если с Трухой я привыкла не спорить, небезосновательно ее уважая вот уже много лет, то Жанна такого авторитета не имела.

— Мои слабые ноги-сосиски хотя бы не потеют до мокрой лужи.

Девчонки дружно захихикали, вспомнив этот случай, а Жанна побагровела — она-то надеялась, что та история забылась. Но у нас ничего не забывается, особенно то, чем можно потом утереть нос. Дело было на соревнованиях в Пензе, там рядом с бревном был старый паркет со слезшей краской. Жанна стояла на этом паркете в ожидании выступления и явно очень волновалась. Кажется, тогда решалось ее звание Мастера Спорта. И когда ее вызвали судьи, она сделала шаг и поскользнулась — оказалось, под ней скопилась целая лужа, и пришлось ей потом все ноги вымазать магнезией, чтобы с бревна не соскользнуть.

— Твои ноги хорошо бы укоротить! Вместе с языком.

— Ты уже пыталась. Напомнить, чем все закончилось?

— А как же! — в запале выкрикнула Жанна. — Тем, что Труха выгнала тебя с тренировки.

— После того, как ты ей поплакалась, что вовсе не признак победы, Жанна. Хотя откуда тебе знать о победах? Ты же привыкла их вымаливать. Как тогда, на прыжке ты вырвала третье место жалобным скулежом…

Жанна взвизгнула — я ударила по самому больному — ее победам, ее эго, и кинулась ко мне, но передо мной выросла Лерка:

— Девочки, девочки, давайте без ссор. И уж тем более без драк! Нам уже не по двенадцать, чтобы таким заниматься, это уже стыдно. Помните? Мы же договаривались решать все мирно, — говоря это, Лерка мягко оттесняла Жанну подальше. — А удержания Лана сделает, ей это правда полезно. Как и мне, я с ней останусь и прослежу, хорошо?

Жанна перевела дух, но все еще поглядывала на меня как на врага. А я улыбалась, радуясь, что поставила ее на место. Иногда это профилактическая мера — если долго закрывать глаза на ее подлянки, она вообще о берегах забывает. А подлянок уже немало накопилось: тут тебе и попытка нас с Леркой поссорить, и ее замечание, что я подтянулась меньше положенного, и вот это воображение себя тренером.

Удержания я в итоге сделала, но исключительно для себя, в наказание за ночной бутерброд. Ну и чтобы Лерка вместе со мной тоже попыхтела — на ней ночной дожор отражался не просто лишними граммами, а целыми килограммами, что как будто физически невозможно, но с Леркой постоянно случалось.

Иногда я даже думала, что без гимнастики она станет намного счастливее, но потом вспоминала, насколько она талантлива, и гнала эти мысли прочь. Видимо, это просто закон жизни такой — никому не дается все и сразу. Чтобы и вес не набирать, и мышцы хорошо формировались, и травматичность была на нуле, и артистичность на максимуме, и нервы крепче стальных канатов, и рост идеальный… возможно, все это в себе сочетает какая-нибудь Симона Байлз[1], но на пути к бесчисленным медалям и она сражалась по-всякому.

— Ты уже придумала, как быть с Романом? — спросила Лерка на обеде в столовой. Подтверждая наши домыслы о внезапной хвори, Труха проконтролировать нас не пришла, что превратило обед в пир монарших особ шестнадцатого века. По крайней мере, чувствовалось это именно так.

— Пощады он не заслужил, — ответила я.

— Ты всегда очень категоричная, Ланка. Мне кажется, ты ему понравилась. Искренне. Он… только это тоже секрет, договорились? В общем, он просил Колено через меня разузнать, что тебе по душе. Назвал тебя загадочной и неприступной. Если бы ты ему не нравилась, он бы не старался.