"И вот, – произнёс мужчина, очевидно, продолжая свой рассказ, – тогда я и сказал Иоганну: 'Ты что, слепой? Разве не видишь, что наш Фюрер является спасителем Отечества, что он вытащил нас из мрака, в котором мы жили после войны, что он дал нам то, на что можно надеяться, чего мы ждём с таким нетерпением? Разве он не сказал нам, что мы не побеждённая нация, а великая, и, более того, что мы ещё станем величайшей нацией в мире?'"

"И что на это ответил Иоганн?" – нетерпеливо поинтересовалась одна из женщин.

"О, он, конечно же, согласился. Но он также сказал, что его бизнес по производству игрушек идёт всё хуже и хуже и что сейчас он теряет больше денег, чем когда-либо прежде".

"Это потому, что он пытался иметь дело с евреями. Теперь, когда они изгнаны, он должен забыть о них и наладить добротное и чисто немецкое производство. Германия для немцев – вот чего хочет наш Фюрер".

"Хайль Гитлер!" – завопила компания, и кружки снова жахнули о стол.

От дыма и всего, что я услышала за этот вечер, у меня болела голова, и когда один из друзей Иоганна начал напевать песню Хорста Весселя, а его кружка пива, заскользив по столу, чуть не пролилась мне на колени, я была более чем готова отправиться спать.

Виктор Блейксли

Если в Европе и есть нечто, что, на мой взгляд, хоть как-то компенсирует тоскливый континентальный завтрак, состоящий только из кофе и чёрствых булочек, подаваемых с минимальным количеством масла, так это тот факт, что каждое утро в одно и то же время выходят Париж-Нью-Йорк Геральд и Чикаго Трибьюн. Будучи всего лишь миниатюрными версиями своих более внушительных родителей, они всё же являются несомненной связью с домом: краткие новости дня, рекордная жара в Вашингтоне, кто сегодня сошёл на берег в Гавре и сел на корабельный поезд до Парижа, а также в каком отеле он или она остановились – вот, пожалуй, и вся скудная информация, но без этих небольших листочков бумаги человек чувствует себя абсолютно отрезанным от родины – экспатриантом, – несмотря на то, что он всего лишь в отпуске.

Каково же было моё смятение, когда в одно утро, спустившись вниз, я обнаружил, что Трибьюн запретили, отняв тем самым ровно пятьдесят процентов из того, что я всегда брал с собой в столовую, дабы правильно начать день. Никто не знал, почему это было сделано, – "Просто запрещено", – таков был лаконичный, но не удовлетворивший меня ответ девушки в газетном киоске, клерка за стойкой регистрации, портье и даже самого управляющего отеля. И все они смотрели на меня холодно, будто то, что я американец, было достаточным основанием, чтоб привлечь меня к ответственности за любой вред, который могла причинить моя газета.

Целую неделю мы заказывали газеты заранее. В противном случае пришлось бы вставать ни свет ни заря, дабы найти хоть что-нибудь в городе. Причина столь внезапной популярности американской газетной бумаги была вполне понятна. Немецкий народ гораздо сильнее интересовался тем, что выдавала о Чистке иностранная пресса, чем тем, что скармливали ему его собственные издания, находившиеся под неусыпным контролем Геббельса, тем более что последние не могли похвастаться большим объёмом информации. В тот месяц ежедневные берлинские газеты использовали хорошо известный трюк с ловкостью рук, выкладывая перед вами все новости, которые вы не желали знать, и тщательно скрывая то, что считалось для вас неподходящим. Очевидно, девиз "Все новости, которые годятся для печати" был слегка изменён на "Только те новости, которые годятся для печати".

Я попытался представить себе аналогичную ситуацию в Нью-Йорке, где Таймс лежала бы в газетных киосках ненужной и невостребованной, тогда как американская общественность поднималась бы с рассветом и бешено носилась в поисках последней Берлинер или Франкфуртер Цайтунг, чтоб узнать, что на самом деле происходит в Соединённых Штатах. После чего Вашингтон запретил бы обе Цайтунг, к всеобщему огорчению, и в особенности немецкого путешественника по Америке, знавшего, что Таймс была подвержена цензуре и не содержала ничего, что ему действительно хотелось бы знать.

Соответственно, запрет Трибьюн был ужасно досадным, и если его дружелюбный соперник Геральд и испытал от его участи хоть какое-то удовлетворение, то Трибьюн таки посмеялся последним, так как позже Геральд получил свою дозу того же лекарства.

После завтрака мы, дабы выяснить, что происходит, отправились гулять, но сначала нам нужно было зайти в компанию "Американ Экспресс" 30 для получения ежедневной пачки немецких банкнот, достаточной, чтобы прожить следующие двадцать четыре часа. Получение денег в Германии превратилось в своего рода проблему, да к тому же чрезвычайно запутанную из-за двух видов денежных знаков: рейхсмарки, или обычной государственной валюты, и новой райземарки.

Пламенная реклама туристических бюро призывала нас перед отъездом из Америки купить данные "райземарки" и сэкономить тридцать пять процентов на всём, что можно получить за деньги. Это, как показали дальнейшие события, дало нам бесценную возможность наблюдать за "Первой кровавой чисткой Отечества" со скидкой.

"Райзе" (что означает "туристические") марки, появившись внезапно и из ниоткуда, стали в одночасье популярными и потому единодушно прославленными гитлеровским правительством, международными банкирами и, что не менее важно, самой сбитой с толку туристической публикой как великое изобретение того времени, просто обязанное привлечь иностранцев к посещению Германии.