В глазах защипало от смущения и благодарности, в горле встал ком, стоило представить, чего отцу стоило смириться с его замыслом и сделать почти невозможное – уговорить фраганского бретера стать наставником дорвенантца. Но Аластор этот ком сглотнул и, не отводя взгляда от внимательного требовательного взора фраганца, сказал – будто в реку прыгнул с обрыва:

– У меня есть враг. Настоящий, смертельный. Он оскорбил меня. Вы, наверное, думаете, что это глупость, я еще слишком молод… Но есть поступки, которых дворянин и мужчина терпеть не должен. И я точно знаю, что мы еще встретимся. Он старше, опытнее, он признанный мастер фехтования. Но я должен смыть обиду кровью. И… я не боюсь смерти, но мне нельзя умирать. На дуэли с ним, я имею в виду. Это будет несправедливо, понимаете, месьор?

– Справедливость клинка – жестокая справедливость, – негромко сказал фраганец. – Юноша, вы уверены, что вам нужна именно она? В этом мире не так много обид, которые стоят потраченной на них жизни. Право же, отомстить врагу можно по-разному. А ваш отец, кажется, больше всего на свете страшится вас потерять.

– Мой отец – человек чести, – глухо сказал Аластор, борясь с желанием отвести взгляд. – Он знает, что я не могу отступить. Поэтому он и нашел вас. Прошу, месьор, помогите мне.

– Я сниму с вас шкуру, – с той же ровной безмятежностью предупредил фраганец. – Слой за слоем, вместе с вашей щенячьей самоуверенностью, прежними представлениями о фехтовании и привычкой себя жалеть. Я выбью из вас все, что покажется мне лишним, то есть все, что вы полагаете своими достоинствами как бойца. Потому что прямо сейчас вы ужасны. Я сказал, что вы неплохи для дорвенантца и обычного фехтовальщика? Забудьте. Это был незаслуженный комплимент, лживый, как похвалы, которые голодный бродяга расточает престарелой трактирщице. У вас отвратительно поставлена рука, я уж не говорю о том, что всего одна! Вы двигаетесь уныло, как крестьянская лошадь, и медленно, как она же с полным возом дров. Я не знаю, кто был вашим прежним наставником, но он научил вас не бою, а бальным танцам, впрочем, даже им научил паршиво. Чтобы драться как бретер, вам придется забыть то, чему вы уже научились. Вытравить из памяти разума и тела. Поэтому вы будете делать все, что я скажу, каким бы бессмысленным, нудным или трудным это ни казалось. У меня с вашим отцом договор, что я могу отказаться от преподавания в тот же день, когда вы откажетесь выполнять мои указания. Понимаете, юноша? Полное послушание и доверие, либо не тратьте свое и мое время. Сделать из вас хорошего бойца – примерно то же самое, что вырезать из доски рапиру, имея инструментом только иголку.

– Я буду очень стараться! – выпалил Аластор. – Обещаю!

– Какое счастье, – ехидно согласился фраганец. – Что ж, тогда вы либо станете моим величайшим поводом для гордости, если научитесь прилично обращаться с клинком, либо окажетесь не менее величайшим позором. А по пути к одному из этих достижений мы весьма интересно проведем несколько лет.

– Айлин, яблочко, проснись, – тихо попросил мэтр Киран.

– Зачем? – удивилась Айлин, и искоса, чтобы никто не заметил, посмотрела на покачивающегося Аластора (и как ему удается раскачиваться сидя?) и магистра Мэрли, затеявших игру в бутылочку.

Вместо бутылки они взяли опустевшую фляжку Аластора. Раскрученная фляжка вертелась совершенно непредсказуемо в отличие от настоящей бутылки, как уверял магистр. И поэтому игроки сначала увлеченно спорили, куда именно на этот раз указало горлышко, а потом – как заставить надгробие мэтра Кирана отойти в угол склепа и трижды прокукарекать.

«Надо рассказать про эту игру Дарре, – решила Айлин. – И Саймону тоже, конечно! Им наверняка понравится! Вот только зачем мэтру Кирану, чтобы я просыпалась? И вообще…»

– А разве я сплю?

– Спишь, – заверил мэтр. – Проснись. Обещаю, ненадолго.

– Хорошо, я постараюсь! – вздохнула Айлин, бросила последний взгляд на Аластора, снова раскрутившего фляжку, старательно зажмурилась и… проснулась.

Мэтр Киран сидел в изножье кровати, разглядывал комнату и рассеянно гладил Пушка, улегшегося у нее в ногах – вот, оказывается, почему так затекли стопы! Ну и ладно, зато не холодно!

– Какой у тебя тут творческий беспорядок, – одобрительно сказал он, заметив, что Айлин открыла глаза. – У нас с Мэрли тоже так было, когда мы жили в одной комнате. А остальные, конечно, возмущались. Мол, не найдешь ничего! Как же! Много они понимали. Помню, на десятом курсе к нам поселили еще одного целителя, Аранвена, кажется… Тогда был перебор адептов, не хватало комнат. И знаешь, что сделал этот мерзавец?! Он убрал в нашей комнате! Мы с Мэрли потом месяц ничего найти не могли!

– Мэтр Киран, – осторожно прервала Айлин. – Как вы себя чувствуете?

И тут же, спохватившись, мысленно обругала себя дурой. Мэтр не может себя чувствовать! Он же призрак! Но ведь ему явно было больно, когда лорд Бастельеро его ударил! И выглядел мэтр Киран тревожно: его вызывающая рыжина потускнела, волосы, задорно торчащие во все стороны, как-то пригладились и облепили голову, глаза лихорадочно блестели, лицо посерело и резко выступили скулы…

– Чушь какая! – фыркнул мэтр Киран, ероша волосы на затылке. – Еще как можем! Пожалуй, если ты призрак, то чувствовать – это единственное, что остается. Не беспокойся, все вполне хорошо. Но давай к делу? Прости, яблочко, у меня очень мало времени, а нужно сказать главное. Вот, держи!

Он порылся в поясной сумке и вытащил из нее толстую, переплетенную в кожу тетрадь, такую же призрачную, как и сам мэтр.

«А как же ее читать? – молча поразилась Айлин. – Разве можно читать призрачные записи?»

– Нельзя, – хитро улыбнулся мэтр Киран, по обыкновению услышав ее мысли, и с деланной строгостью добавил: – Смотри внимательно, больше ты такого не увидишь!

Его фигура засветилась, становясь все ярче, и Айлин даже показалось, что мэтр вот-вот воплотится – но воплотилась только тетрадь, а фигура некроманта разом потускнела так, что сквозь него Айлин явно увидела противоположную стену и кусок окна.

– Ой! – вырвалось у нее. – Милорд мэтр, вы…

– Это моя собственная кожа, – с той же слегка фальшивой беззаботностью произнес мэтр Киран, проводя прозрачным пальцем по корешку лежащей на кровати тетради. – Использовать часть своего тела – единственный способ сотворить артефакт, который останется с тобой даже после смерти. Ой, не смотри так! Немного кожи, взятой с верхней части спины – это не смертельно, а целители в Академии хорошие… Это, яблочко, мой личный дневник-гримуар. Придуманные мной заклинания, редкая нежить, которую я встречал в путешествиях. Способы борьбы, ну и всякое прочее. В общем, моя жизнь. Их похоронили вместе со мной, ну вот как артефакты Мэрли…