— Да Стропилин этот твой! — злобно пробормотал Коленкин. — Гони ты его, Санек! Чего он сует нос не в свои дела?!

Я все-таки оглянулся. К нашему столику опять приближался Кеша. И в самом деле послать его, что ли, куда подальше? Он, конечно, набивался ко мне в ассистенты, но мало ли кто о чем мечтает? Правда, меня смущало два обстоятельства — уж очень уверенное сегодня у него выражение лица, а вот Митрофаныч его явно боится. Лицо — что! За него бывшего комсомольского деятеля всегда пощупать можно, а вот непонятный страх «автомобильного бога» иное дело. Выходит, директор СТО знает о Стропилине что-то такое, чего не знаю я.

— Он все еще здесь? — презрительно осведомился Кеша, указывая пальцем на Третьяковского?

— Слушай, чего ты к нему привязался? — не выдержал я. — И вообще — надоел! Вали отсюда, пока цел!

Стропилин обратил на мои слова ноль внимания.

— А письмецо превратилось в горстку пепла, не правда ли, гражданин Коленкин? — спросил он, обращаясь к ошеломленному директору городской СТО.

Тот судорожно дернул головой, соглашаясь и бормоча:

— Так неужто это ты… вы…

— Да, это мое письмо, специальным образом обработанное, — кивнул Кеша. — Так что мы еще посмотрим, кто отсюда уберется?

Это он уже в мой огород метнул камешек.

— Ты не понял, братан, — откликнулся я. — Мне насрать на твои игры, но ты сунулся на мою делянку и твои дешевые понты здесь не канают.

— Это ты им можешь голову дурить, чувак! — огрызнулся Стропилин. — Я-то знаю, кто ты на самом деле?

Рука моя сработала рефлекторно. Еще мгновение и это дешевый понтярщик снес бы в элитном кабаке пару столов, но в запястье мое кто-то вцепился железной хваткой. Я бы и вцепившегося стряхнул сейчас, как пушинку, но увидел вымученную улыбку лжеписателя, который сделал вид, что ухватился за мою конечность, чтобы подняться. Митрофаныч наблюдал за этой сценкой в полном обалдении, а наглый Иннокентий — с насмешкой. Я помог Третьяковскому подняться.

— Проводи меня до дому, дружище, — попросил он заплетающимся языком и взглядом показал — не спорь.

— Ладно, пойдем! — пробурчал я.

— Саня-Саня-Саня! — принялся канючить «автомобильный бог». — Куда ты! Погоди!

— Ни на что не соглашайся и ничего не подписывай, — напутствовал я его. — Это дешевый фраер — не более.

Директор СТО сник, а — Стропилин лишь хмыкнул. Я подхватил Графа под руку, довел до его до гардероба. Мы оделись и вышли из кабака.

— Вон те «Жигули»! — сказал мой спутник, указывая на скромную машинку, приткнувшуюся неподалеку от «Мерседеса». — Только за руль сядешь ты. Я и сюда-то еле доехал.

И он кинул мне ключи. Усадив его на пассажирское место, я занял водительское. Вывел «копейку» со двора.

— Я же вижу, что тебе хреново, — сказал я. — Зачем ты удрал из больницы?

— Хотел тебе показать истинное лице Стропилина.

— Да, лицо у него сегодня занимательное, — проговорил я. — А повадки по-прежнему — шакальи.

— Ты верно описал его сущность, — проговорил лжеклассик. — Он и есть шакал.

— Ты что — давно его знаешь?

— Прилично. Ты думаешь, он твой ровесник? Как бы не так. Он лет на десять старше. Боле того — он даже не твой друг детства Стропилин, Иннокентий Васильевич. Тот живет по-прежнему в Тюмени и ведать не ведает о своем литейском двойнике.

— Вот это уж действительно — охренеть! Кто же он на самом деле?..

— Не торопи, я все тебе расскажу и даже — очень художественно, в лицах и картинах… Я же все-таки — писатель, хоть и не настоящий… Кстати, а куда это ты меня везешь?

— Как — куда? К тебе домой, в Крапивин Дол!

— Нет, там я загнусь с гарантией… Вези меня лучше в «Загородный», к Стеше… По пути я буду рассказывать… Было это лет пять назад… Я тогда ни о каком КГБ и не помышлял… А был, ну скажем, свободным философом… Кстати, в СССР занятие не поощряемое… Жил я тогда в Москве. И вот однажды весенним утром я почувствовал, что предстоящий день чреват неприятностями, которые повлекут кардинальную перемену в моей судьбе…

…Неприятности ожидали меня в конце липовой аллеи, сдержанно шумевшей намокшими кронами. Морщились свежие лужи на дорожке. Арбузный уголок солнца высунулся из-за туч. На лаковом капоте черного лимузина, преградившего мне путь, не было ни капли, да и широкие заграничные шины были сухи и чисты, словно их только что поменяли. На всех четырех колесах сразу.

— Третьяковский, Евграф Евграфович?

Плоское равнодушное лицо. Оттопыренные уши. Глаза как две стеклянные, неровно пришитые пуговицы. В углу толстогубого рта изжеванная беломора. Что ему «Мальборо» или, там, «Кэмела» забугорного не достается из конфиската? А может он патриот? Второй, почти невидимый за затененным лобовым стеклом, остался за рулем. Отважные ребята. Бойцы. Впрочем, ерунда. Я застенчиво переступил в своих стариковских ботиках с калошами с ноги на ногу и, как бы невзначай, переложил трость в левую руку.

— С кем имею честь?

— Капитан Жихарев. Комитет государственной безопасности.

— Ага, — озадаченно проговорил я. — Ну и чем могу…

— Вам придется проехать с нами.

— Простите, не могли бы вы показать документик?

Едва уловимый жест, и в воздухе мелькнули красными крылышками «корочки».

— Благодарю, — сделал я церемонный поклон, — а теперь я хотел бы увидеть постановление о…

— В постанолении нет необходимости… Ведь это ненадолго, просто поговорить, ну может — задать некоторые вопросы.