Ближе, чем я когда-либо хотела быть к нему.

Я прохожу через гостиную на кухню и встаю на противоположной от него стороне острова, опираясь руками на прохладную поверхность. Подвесные светильники мягко освещают его лицо, и я не могу удержаться, чтобы не пересчитать несколько веснушек, которыми усыпаны его щеки и нос.

— Спасибо, — говорю я ему, проглотив свою гордость и понимая, что он заслуживает искренней благодарности с моей стороны. Даже если это происходит только сейчас. — За все.

Он смотрит на меня секунду, а затем берет белую квадратную коробку, лежащую перед ним, и открывает ее большим пальцем, чтобы показать медицинские принадлежности.

— Я в порядке. Я не…

— Я и не спрашивал, — вмешивается он, хватая несколько предметов и направляясь на мою сторону острова. Я наблюдаю, как Сайлас раскладывает бинт, пластырь и, как я предполагаю, перекись водорода. — Не хочу, чтобы ты истекала кровью на моей кухне.

Не спрашивая, он тянется вниз, осторожно поднимает мою руку и переворачивает ее ладонью вверх, после чего развязывает кусок ткани, пропитанный кровью.

Я не могу не вздрогнуть при виде пореза. Я почти не чувствовала его, пока адреналин не иссяк. Запах антисептика обжигает мне нос, когда он промывает рану. Жжение сильное, но я остаюсь неподвижной, словно его пальцы, обхватившие меня, — это якорь.

— Тебе нужно что-нибудь съесть, — бормочет он, обматывая бинтом мою руку. — У меня в холодильнике есть остатки говядины и брокколи. Могу разогреть для тебя.

Я качаю головой, глядя на него, пока он сосредоточенно рассматривает мой порез.

— Я не ем мясо.

— Ты вегетарианка?

— Технически, но все равно ем рыбу. Ты удивлен? Считаешь меня мясоедом? — я приподнимаю бровь, пальцами нащупывая пульс на запястье. Интересно, считает ли он мое учащенное сердцебиение?

В Сайласе есть какая-то мягкость, о которой никогда не говорилось в сплетнях. Спокойствие, о котором не упоминалось в суровых историях. Как будто он чувствует мои эмоции, эмоции всех, кто его окружает, и точно знает, когда требуется его внимание.

— Не удивлен, просто любопытно.

Когда он заканчивает, то поворачивается ко мне спиной.

Мышцы на его спине напрягаются под футболкой, когда он тянется за кофейной кружкой. Я быстро отвожу взгляд, разворачиваюсь к острову, опираясь на него локтями для опоры.

— Раньше Стивен… — я делаю паузу, осознавая, что он — один единственный человек, которому я открыто рассказываю о том, что со мной произошло. Мысль, что я уязвима, вызывает у меня тошноту, но в нем есть что-то безопасное. — Он заставлял меня есть сырое мясо. Теперь меня тошнит от его запаха.

Я слышу, как он двигается позади меня, прежде чем снова появляется на противоположной стороне острова, ставя перед собой темно-серую кружку.

— Ты хочешь, чтобы он был мертв? — спрашивает он. — Поэтому ты хотела поговорить? — он берет ложку и опускает ее в банку с медом, а затем выливает в кружку. Методично, как будто он делает это каждый день.

— Нет. Я имела в виду то, что сказала. Я не хочу мстить, Сайлас.

— Тогда почему ты здесь, Коралина?

Между нами воцаряется тишина, пока он продолжает размешивать мед в кофе, а я наблюдаю за ним. Наши глаза встречаются, и мы просто смотрим друг на друга.

О чем ты думаешь, Сайлас?

Что ты видишь, когда так смотришь на меня?

Видит ли он, какая я ужасная внутри? Видит ли он мои уродливые, эгоистичные стороны, которые выходят наружу в тот момент, когда я злюсь или боюсь? Или он ничего не видит? Еще одна девушка, еще одно лицо в толпе.

Он — стоическая статуя, которой можно восхищаться, но которую никогда не понять по-настоящему. Сайлас воплощает идею о том, что присутствие человека может говорить о многом без лишних слов.

— Я пришла спросить, нужен ли тебе еще кто-нибудь на роль фальшивой девушки?

Прямолинейно, быстро, без стеснения. Только так я могла перейти к делу, не дав себе отступить. Быстро оторванный, старый пластырь был причиной, по которой я хотела с ним поговорить.

— Нет, — он продолжает помешивать жидкость в кружке, глядя вниз, а потом снова на меня, но взгляд его глаз теперь другой. В уголках блестит игривость, которую я никогда у него не видела.

Он ухмыляется, не шевеля губами.