— И что из этого?

Я прочистил горло: — Учитель, не вы ли сочинили вот эти стихи?

«Я видел стены Вавилона, такие высокие и такие широкие,

И Сады того города, что цветут в небесах.

Я видел Зевса из слоновой кости, гордость великой Олимпии,

И возвышающийся мавзолей, где покоится муж Артемизии.

Я видел огромного Колосса, который поднимает голову к небу,

А выше всех, Пирамиды, секреты которых никто не может раскрыть.

Но дом Артемиды в Эфесе, из всех семи чудес,

Должно быть самое величественное место, где по праву может обитать богиня».

Я сделал паузу на мгновение. Тибр, отражая свет звезд, скользил мимо нас. На берегу реки квакали лягушки. — Итак, в поэме вы называете храм Артемиды величайшим. Но если вы на не видели все Чудеса своими глазами, то как вы могли такое сказать…

— Во-первых, меня зовут Зотик, и я никогда не писал этого стихотворения; это сделал знаменитый малый по имени Антипатр. — Антипатр говорил тихим голосом, и даже при свете звезд я увидел, что он нахмурился. — Во-вторых, у тебя ужасный акцент. Мне жаль этого Антипатра, что кто так декламирует его стихи. Ты убиваешь его музыку! Мы должны ежедневно обучать тебя тонкостям греческого произношения до нашего прибытия в Эфес, иначе ты будешь вызывать смех каждый раз, когда будешь открывать рот.

— Учитель… Зотик-пожалуйста, простите меня. Я только подумал…

— В-третьих, молодой римлянин никогда не просит прощения у своего наставника-грека, по крайней мере, там, где кто-нибудь может подслушать. И, наконец, разве ты никогда не слышал о поэтическом вдохновении? — Антипатр вздохнул. — Как много путешествовавший грек, я, конечно, видел большинство чудес — по крайней мере, те, что в греческой части мира.

— Но если вы никогда не были в Вавилоне и Египте…

— Что ж, теперь я исправлю это упущение, и ты пойдешь со мной, и вместе мы увидим все семь чудес, и ты сможешь сам решить, какое из них величественнее.

Я кивнул: — А что, если я найду Великую пирамиду более впечатляющей, чем храм Артемиды?

— Тогда ты можешь написать свою собственную поэму, молодой человек, — если ты думаешь, что уже хорошо выучил греческий язык!

И на этом дискуссия закончилась. Может быть, еще час я слушал кваканье проносящихся мимо лягушек, но, в конце концов, должно быть, заснул, потому что, когда я открыл глаза, мир снова стал светлым. Я почувствовал запах морской соли. Мы прибыли в Остию.

* * *

Среди кораблей, готовившихся к отплытию, мы пытались найти тот, который доставит нас в Эфес. Антипатр, теперь Зотик, торговался о цене, делая вид, что делает это от моего имени, и еще до полудня мы остановились на корабле, который вез гарум высшего качества из Рима в Эфес.

Когда корабль отчалил, Антипатр и я стояли на корме и смотрели назад на доки Остии, где несколько женщин, некоторые, возможно, жены, а какие-то определенно шлюхи, стояли и прощались с уходящими матросами.

Антипатр глубоко вдохнул морской воздух, широко раскинул руки и громко продекламировал одно из своих стихотворений.

«Время настало мужчинам, отправиться в путь, пробираясь сквозь волны.

Бог Посейдон больше море не вспенит, Борей не задует

Ласточки гнезда свои обустроить стремятся, а девушки в танце покинут свой ткацкий станок.

Матросы, подняв якоря и канаты смотав, распрямляют свой парус!

Точно так как велит им Приап, покровитель их гавани».

Когда Антипатр опустил руки, капитан, грек, подошел к нему боком: — Антипатр Сидонский, не так ли? — спросил он.

Антипатр вздрогнул, но потом понял, что капитан опознал стихотворение, а не поэта.

— Так оно и есть, — сказал он.

— Жаль, что старик умер. Я узнал об этом только вчера.

Антипатр кивнул. — Действительно жаль. И все же, мне кажется, лучшие его творения продолжают жить...

— Ах да, его стихи — Капитан улыбнулся. — Особенно те, которые мне всегда нравились, про мореплавателей. Они немного наводят на размышления, ты не считаешь? Все эти разговоры о ласточках, уютных гнездышках и танцующих девицах. А Приап - бог сладострастия, а не гаваней. Поводом может быть послужило возвращение морского сезона весной, но я думаю, что, возможно, поэт намекал также на похотливость моряков весной, когда они оставляют своих зимних возлюбленных, чтобы побороздить по волнам, пытаясь бросить якорь в незнакомой гавани.

Антипатр одно мгновение выглядел ошеломленным, настолько он был доволен проницательностью капитана, но потом взял себя в руки и ухитрился сделать вид, что просто впечатлен. — Капитан, вы человек весьма проницательный.

— Всего лишь грек, а какого грека не волнует красота его родного языка? Он дружески хлопнул Антипатра по спине. — Тебе придется почитать побольше стихов, старина, чтобы развлечь нас во время путешествия. Знаешь ли ты что-нибудь еще из произведений Антипатра?

– - Осмелюсь предположить, что могу пересказать почти все его сочинения, -- с улыбкой сказал мой попутчик Зотик.