— Что означает пунктир? — Врач еле заметно улыбался.

— Курсы, с которых можно заходить на цель. — Гурвиц смотрел под ноги.

«Кружок в центре города и есть цель?» — хотел спросить Уиллер, но не спросил — и так очевидно.

Через плечо врача заглянул Байден и, дурачась, пропел:

— Насколько я понимаю, перед нами центр дивного города?

Тут Уиллер нс выдержал — кривлянье Байдена докопало его — и, словно Гурвиц обидел его лично, с вызовом бросил:

— Хочешь сказать: здесь большие скопления войск? — Уиллер ткнул пальцем в красный кружок.

— Не умничай! Понял? — Гурвиц сорвался. Он выхватил карту из рук врача и пошел к самолету.

Через несколько минут начинался очередной тренировочный полет.

«Редкое явление! — подумал Байден. — Гурвиц выпустил пар!»

С тех пор они больше не говорили о предстоящей операции. Они совершали по два вылета в день, отрабатывая заходы с востока и с запада. Уиллер свирепел, выслушивая бесконечное бормотание Гурвица: «Остров Накадори. Промахнулись! Нужно было заходить восточнее». Илп: «Видишь, палец торчит — полуостров Нагасаки. Вышли божественно. Тютелька в тютельку. Теперь вверх по пальцу километров шестьдесят, и город под нами. Хоп-ля».

Байден ловил музыку. Он любил джаз. Особенно Гленна Миллера. Его гнали десятки радиостанций. «Какой композитор! Летчик. Какая музыка!» — с восторгом говорил Байден и смотрел на фотографию Миллера, прикрепленную к приемнику. Милое, интеллигентное лицо в очках без оправы. Миллер был близорук. Впрочем, для самого Миллера это обстоятельство не имело уже ровным счетом никакого значения. Его самолет поднялся где-то над Ла-Маншем, чтобы больше никогда не приземлиться. Музыка осталась. Вселяющая радость, часто веселая, пногда тапнетвенная, иногда беспечная.

Рано утром шестого августа бомбили Хиросиму. Погода стояла великолепная, начинался жаркий день. В восемь часов пятнадцать минут утра над городом взорвалось ЭТО.

Утром седьмого августа центральное помещение храма Кодайдзи в Нагасаки пересек сухонький старичок. Он обогнул семиметровую статую Будды, посмотрел на божество и, не оглядываясь, вышел. В нескольких сотнях метров от храма продавались газеты. Он купил одну. Вернулся к храму, остановился у гробницы Такасима Сюхан, первого в Японии специалиста по западному вооружению. Такасима Сюхан познакомил соотечественников с войной по-христпапски. Странное совпадение: у гробницы знатока западных армий

старичок раскрыл газету. В ней сообщалось: «На Хиросиму сброшена новая бомба. Имеются большие разрушения». Вместо слов зажигательная бомба, которые часто появлялись в сводках новостей, стояло: новая бомба.

Вечером восьмого августа члены экипажа ГУБ (Гурвиц, Уиллер, Байден — находка Гурвица; душеГУБы — корректировка Уиллера) почти не разговаривали друг с другом. Гурвиц углубился в книгу. Уиллер колдовал над какими-то шприцами и пузырьками. Байден листал журнал. Он уставился на фотографию ослепительной блондинки. Долго вертел глянцевый разворот перед собой и, ни к кому не обращаясь, выдавил: «Ух!»

Гурвиц отложил книгу в сторону, посмотрел на блондинку. Уиллер только что закончил возню с медицинским саквояжем. Он посмотрел на пилота и понял, что тому тоже паршиво. Уиллер подумал: «Я несправедлив к коротышке. Бедняга не может сделать того, чего сделать не может, мы не властны осуществлять выбор».

— Что читаем? — дружелюбно спросил врач.

— Восстание на Кюсю. 1637 год. Восстание под христианскими лозунгами. Еще, триста лет назад они рассчитывали, что христиане им помогут. Почему-то про христиан всегда думают, что они обязательно помогут. Про иудеев так никто не думает. — Гурвиц улыбнулся. — В Нагасаки были массовые казни. На площадях были установлены плахи с головами казненных. Вдоль дорог, ведущих от побережья в глубь острова, стояли деревянные кресты с распятыми на них японцами-христианами. Вокруг Нагасаки много скал с расщелинами. Из них бьют минеральные источники. Кипящие источники. — Гурвиц на мгновение замолчал и продолжил: — Людей варили заживо. Варили в облаках сернистых испарений. Расщелины называли Большой и Малый ад.

Никто никогда не ожидал, что Байден, тем более склонившийся над фотографией роскошной блондинки, способен на замечание типа:

— Завтра Большой, Малый и еще черт знает какой ад повторятся.

И тем не менее Байден сделал такое замечание. Все умолкли.

Вечером восьмого трое еще раз осмотрели самолет. В кабине стояли два металлических контейнера, которых раньше не было.

— Что это? — Байден пнул ногой один из них.

— Посмотри, — устало кивнул Гурвиц.

Байден открыл контейнер и увидел аккуратно уложенные пачки разноцветных листовок. Он взял одну из них, нежнорозовую, как постельное белье.

— Что это? Что здесь написано? — Байден ткнул в иероглифы, отпечатанные на листовке, и вопросительно посмотрел на Гурвица.

Тот протянул руку, взял листовку, повертел и безразлично швырнул в контейнер.

— Что написано? Ничего особенного, всего два слова: ЧАС ПРОБИЛ. — Он плюнул в темноту. Снизу донеслось нечленораздельное ворчание, что-то зазвенело. — Кажется, я попал в темя технику.

Ночь пролетела незаметно. Так думал каждый из членов экипажа о напарниках, на самом деле это была самая долгая ночь для всех троих.