(Показываю ему фото из Интернета.)

– …Но при этом картинка должна быть безупречна…

(Зловещее молчание.)

– …Этот образ небрежности не потерпит, а ты ведь прекрасная принцесса, но вечно что-нибудь… Например, волосы голубые, платье пышное, а шнурки на кроссовках развязаны. И всегда у тебя так…

И тут я не выдерживаю:

– Да, у меня всё, как говорят: «У истинного денди должна быть какая-то небрежность в одежде – или ширинка расстёгнута, или рукав в говне».

Муж из последних пытается быть корректным, но не выдерживает, закрывает лицо и трясётся от смеха.

Не советует, в общем.

6

От тревоги не только чисто физическое удушье, но и невозможность писать, всё кажется, начнёшь формулировать, и разрушится очередная зыбкая договорённость с очередной крышей над головой, деньгами, удачей и самой жизнью. Ждать, молчать, не шевелиться – а то расплескаешь намерение и всё опять рассыплется. Не расслабляться даже мысленно, не говоря о телесном, и однажды напрячься до такой степени, что впору выйти из тела и изъять себя из ситуации, типа, да ладно, ну чего ты.

И вот в третьем часу ночи пошли мы в банк, потом во Флорентин, в Яффо и на берег. Смотрели дома, где могли бы жить, пустые улицы той части города, которая никогда меня не интересовала. Я люблю воздушный меренговый Тель-Авив, тянущийся от площади Бялик до Ротшильд – там, где есть колонны, белый камень, нежнейшая эклектика, наивно слепленная из классики, ар-деко, мавританского стиля и скреплённая Ближним Востоком. Человеку-выдумке здесь спокойно, собственная призрачность не так бросается в глаза на фоне архитектурной небывальщины.

А во Флорике жизнь – и зачем это мне? как я с этим буду? а вдруг она меня потрогает?

А потом я спускаюсь к воде и вижу, как ночь стирается, будто копоть со стекла, с каждой минутой воздух светлеет, темнота распадается на серый и розовый, а потом сменяется голубым. И в пять утра в камнях удивительно много людей, которые плещутся в прибое, смеются, орут и вообще не беспокоятся. Разве что грустен арабский юноша, склеивший русскую блондинку за сорок, а она оказалась слишком пьяной – глядел на неё, как голодный на подтухшую котлету, можно ли где отъесть, чтобы не стошнило?

И я думаю, что, наверное, смогу, если буду смотреть поверх голов, поверх стен, покрытых граффити, поверх голосов – туда, где небо меняет цвет, где нет ничего постоянного и плотного, где всё временно, а значит, навсегда.

Прогулка с ограничениями

1

Внутри у меня глубокая грусть, вот что.

Лежит себе на дне души лёгким серым комом, по весу и не почувствуешь, но она там есть. И я ужасно не хочу в неё заглядывать, засыпаю сверху белым пухом и блёстками – работой и мелкой радостью. Потому что тревога отлично конвертируется в энергию, вот уже и книжку про любовь дописала, и колонок две штуки, и ещё одну свою рукопись в порядок привела. Ну, а радости неизбежны, когда много работаешь.

Но едва остановишься, едва позволишь ветру сдуть всё это сияющее и невесомое, и вот вам, лежит.

И только посмотри мельком, зацепишься и глаз не оторвёшь, а потом и вовсе утонешь. Оглянуться не успеешь, а уже на дне.

Почему-то не хватает воздуха оттого, что небо закрыто, хотя, казалось бы, куда мне лететь. Почему-то тесно, раз нельзя спуститься к морю, хотя после переезда и с километровым радиусом мне доступен весь центр Тель-Авива.

И почему-то чувство неудачи, хотя две книжки издатели взяли, третья дописана, а четвёртая мерещится.

И почему-то грусть – такая, что только закрыть лицо руками и покачиваться, несильно, а как большая бессмысленная неваляшка с приклеенной улыбкой и колокольчиком.

2

На соседней улице проходит демонстрация, судя по звукам, от Ротшильд по Герцель. Бьют в барабаны и поют в мегафон «Белла чао», чего хотят, не знаю. Но нравится мне всё это страшно – молодость, протест, социальное неравнодушие, – зайки мои, ревульцанеры мамкины, лишь бы кушали хорошо.

Половину лета ждала, когда уйдут медузы, другую половину – когда кончится адищная жара. И вот уже часов в пять вечера можно спуститься к морю, лечь в полосу прибоя и болтаться в ней, как пластиковый пакет или бананья шкурка. Притом из Китая пришли тоненькие масочки-платочки, которые надёжно защищают от штрафа в полторы сотни евро и не мешают дышать. И браслет-шагомер, любезно сообщающий, что я прошла сегодня больше, чем 56 % пользователей, и сожгла немыслимые 18 граммов жира.

Только я изготовилась к физической активности, ежедневным купаниям, долгим прогулкам, к спортивному телу, звенящим мышцам и красивым потным мужикам, как – сюрприиииз – не далее пятисот метров от дома.