“Послушайте, — сказал я уже более спокойным тоном. — Мне нужно вам кое-что сказать. Можете минутку меня выслушать?”

Она скрестила руки на груди и выжидательно замолчала, всем своим видом демонстрируя явное раздражение. Я заметил, как она то и дело поглядывает на часы, словно напоминая мне о том, что, о чем бы я ни хотел ей сообщить, мне лучше поторопиться, потому что ей нужно успеть закончить свой рассказ. Я отчаянно ждал этой возможности с самого начала знакомства, но теперь, когда она наконец-то мне представилась, я почему-то засомневался. У меня вдруг закралась крамольная мысль, а не вернуться ли мне к привычной роли молчаливого слушателя. “Послушайте, — я все же преодолел себя и начал фразу сначала, — вы так много всего хотите мне рассказать. Вы всегда так много говорите. Но тут такое дело…”, — я сделал секундную паузу, чтобы собраться с духом. “Дело в том, что… хм… что…, — пробормотал я, а потом резко выпалил: — Дело в том, что временами мне очень тяжело вас слушать”.

Я вгляделся в лицо Фрэнсис, пытаясь понять, как она восприняла мои слова. Настало время высказать ей все в открытую, объяснить ей, что с ней очень тяжело общаться, потому что она слишком зациклена на себе, слишком много ворчит, постоянно говорит без остановки, никогда не слушает собеседника. Я был почти наверняка уверен, что именно в этом кроется корень всех ее бед в отношениях с окружающими, включая ее мужа, дочь и несколько партнеров по игре в бридж. Я ждал. Никакой реакции не последовало.

Я повторил все то же самое еще раз, только более развернуто. Откровенно признался, насколько меня отталкивает подобная манера поведения и как она мешает мне сблизиться с ней и выстроить доверительные отношения. Я попытался интерпретировать это как проявление страха близости. Я указал ей на нехватку коммуникативных навыков. Упрекнул ее в том, что она изо всех сил сопротивляется и не позволяет мне копнуть глубже, чтобы понять истинные первопричины проблемы. Я даже предположил, что сейчас она наверняка злится на меня, и это вполне нормально. Каким-то чудом мне удалось уложиться всего в пять минут, и краем глаза я наблюдал, как она нетерпеливо постукивает по полу ногой.

Фрэнсис окинула меня взглядом и слегка склонила голову набок, словно спрашивая: вы закончили, у вас все, или, может быть, вы хотите что-нибудь добавить? Я дружески улыбнулся и жестом показал, что теперь ее черед. За все это время она не проронила ни слова, хотя я видел, как плотно она поджимает губы, словно пытается держать себя в руках. Я кивнул, давая понять, что действительно закончил. Наконец-то я высказал все, что накипело во мне за последние несколько недель. “Пожалуйста, продолжайте, — поторопил ее. — Что вы об этом думаете?”

“Что я об этом думаю? — повторила она с легким восточноевропейским акцентом. — Я думаю, что моей дочери пора пересмотреть свое поведение, или у нее начнутся серьезные неприятности в этом доме”. Фрэнсис снова завела свою старую-добрую песню.

Невероятно, но каким-то образом она умудрилась пропустить мимо ушей все, что я только что сказал, от первого до последнего слова, будто все это время я разговаривал с каменной стеной. Складывалось впечатление, что она просто арендует мой кабинет, чтобы посидеть в кресле и пожаловаться в пространство, совершенно игнорируя при этом мое присутствие.

Ладно, похоже, я снова взялся за старое. Я опять обвиняю Фрэнсис в том, что она оказалась сложной, упрямой и непокладистой клиенткой. Как видите, я настолько никудышно провел эту сессию (и чего греха таить, провалил весь ее случай в целом), что до сих пор отказываюсь принять на себя ответственность за эту неприятную ситуацию. Это она во всем виновата, потому что она неблагодарная и не способна оценить мои благие стремления. Да и вообще, должно быть, у нее какое-то органическое поражение головного мозга, дефицит внимания или просто проблемы со слухом. Этим я себя и успокаивал.

Я был настолько раздосадован и обижен ее реакций, что провел остаток сессии молча, с головой погрузившись в отстраненные фантазии. Я вынырнул из своих мыслей, только когда наше время подходило к концу и пора было объявить ей, что на сегодня мы закончили. Это было легкой задачей, поскольку Фрэнсис продолжала говорить даже тогда, когда я провожал ее к двери кабинета. Однажды я поймал себя на том, что стою посреди безлюдной приемной один, а она все еще сидит в моем кресле и что-то бормочет себе под нос. В другой раз, когда я ценой немалых усилий все же умудрился выставить ее в приемную и запереть за ней дверь, она продолжала рассказывать мне о чем-то даже сквозь толстый слой дерева.

Вряд ли я открою Америку, если скажу, что в психотерапии главное действие всегда разворачивается не в кабинете, а внутри самого человека, причем это справедливо для обоих участников процесса. Пожалуй, читатель сможет простить меня (или я сам смогу простить себя) за крайне неудачно подобранное время для конфронтации, которая, будем откровенны, и задумана-то была не столько для того, чтобы помочь клиентке, сколько для моего развлечения. Честно говоря, я вполне спокоен по этому поводу, потому практически наверняка уверен в том, что Фрэнсис восприняла мое неуклюжее вмешательство просто как досадный раздражитель и не более. Только мне по-прежнему не дает покоя тот факт, что я умудрился напрочь забыть о сострадании к клиенту.