— О-о-о. Даже не знаю.

На некоторых третьих женах явно заметны следы стараний специалистов, но эта точно перещеголяла всех остальных. Губы у нее выглядят так, будто ее ударили, а волосы сухие, как прошлогоднее сено.

— А вот это, — говорит Татьяна, раскачиваясь взад-вперед в кресле, — особенно трагичный образец первоженства. Это первая жена, которая не желает сдаваться без боя. Либо так, либо это пластика-из-мести. Хотя я уверена, что все же первый вариант.

— Но почему? Зачем так с собой поступать?

— Ох, боже, — отвечает Татьяна. — Порой эти ребята просто обожают, когда их жены выглядят так, будто пережили пожар. Придает им значимости.

— А твой отец? — спрашивает Мерседес. — Он тоже в поиске?

У Татьяны застывает лицо. Не моргая, она переключается с одного экрана на другой.

— Только через мой труп, — говорит она. — Ой, смотри-ка, вот интересный экземпляр.

С порога разносится рев:

— Татьяна!!!

Они подпрыгивают на месте. Татьяна роняет пульт. На пороге стоит Мэтью Мид — раздутый, как людоед.

— Какого черта ты здесь делаешь?! — орет он.

— Я только...

— Господи!!! Ты что, совсем, на хрен, сбрендила?

— Прости меня, папочка.

В ее голосе слышится непривычная покорность. Она забивается в кресло, как побитый щенок.

Мэтью тяжело вваливается в комнату и грозно нависает над дочерью.

— Никогда так больше не делай! — вопит он. — Ты слышишь меня? Сюда никому нельзя! Никому! — Он поворачивается к Мерседес. — Проваливай. Черт подери, пошла вон отсюда, мелкая сучка! Забудь, что ты вообще видела эту комнату. Capisce?

Мерседес в ужасе. Таким она его никогда не видела. Ни разу не видела, чтобы он орал на Татьяну, которая, судя по всему, не на шутку потрясена. Его зубы оскалены, а глаза превратились в две узкие щелочки. Как змея перед броском. Мерседес кивает и начинает подниматься со стула. Но рука величиной с окорок обрушивается ей на плечо и вдавливает обратно в сиденье.

— Ты никогда не видела это место, — вдалбливает он ей, — и даже не догадываешься о его существовании.

Мерседес энергично кивает.

— Я не шучу, — продолжает он. — Если я когда-нибудь услышу о нем от кого-то, то точно буду знать, что рассказала о нем ты, Мерседес Делиа.

Татьяна, застыв на месте, не сводит с отца глаз и тяжело сглатывает.

— Я могу тебя уничтожить, — говорит Мэтью. — Помни об этом. Тебя и всю твою семью… — он щелкает пальцами, — вот так! * * *

Лариссе невесело. Она выдержала пять минут разговора со святым отцом, испытывая мучительную неловкость, поэтому, когда он откланялся, чуть не расплакалась от облегчения. А после его ухода только съела кучу странных канапе и улыбалась, пока у нее не заболели щеки.

Оказывается, чтобы улыбаться незнакомцам, нужно соблюдать некий этикет, которому ей еще предстоит обучиться, в противном случае они поспешно ретируются с потрясенным выражением на лице. От непривычно высоких каблуков у нее болят ноги, в платье на запах и с распятием на шее она чувствует себя полной дурой и всей душой желает побыстрее вновь оказаться в ресторане, где она хозяйка. Где можно говорить с кем угодно и, улыбаясь, видеть, что тебе отвечают тем же.

«Ненавижу все это, — думает она. — Завтра весь город обрушится на меня с расспросами о том, как все прошло, и что я им скажу? Моя семья меня бросила. Красноречивое свидетельство того, что я для них значу».

Она мысленно расточает проклятия. Машина приедет за ними лишь через несколько часов. В голову приходит мысль: «Если бы не эти идиотские туфли, я просто пошла бы сейчас домой. А так я застряла здесь». Ларисса запихивает в рот пару профитролей с крабами, запивает их шампанским и думает: «Я даже не люблю шампанское. У меня от него всю ночь будет пучить живот».

Она идет к стеклянной двери в сад. Он роскошный, полон зелени. Там должно быть восхитительно и свежо. Не той механической прохладой, что здесь. Если бы только можно было... Да пошли они все к черту.

Ларисса открывает дверь и выходит в ночь. А когда закрывает ее и за спиной резко обрывается треск привилегированных разговоров, из груди вырывается облегченный вздох.

В темноте раздается визг. Она напрягается, щурится, пытаясь определить источник звука. И в этот момент видит перед собой небольшую группу, бегущую к ней, преследующую стройную фигурку в белом платье. Их дюжина, все тычут пальцами, улюлюкают и хохочут. Она вдруг понимает, что они гонятся не за кем-то, а за Донателлой, и собирается вмешаться. Дать им отпор, защитить своего ребенка не хуже горной львицы.