«Витебская Джоконда» Вера Ермолаева происходила из семьи дворян-народников, прекрасно знала европейское искусство, училась в мастерской М. Бернштейна и участвовала в русском Дада – кружке «Бескровное убийство». Она стала правой рукой К. Малевича в Уновисе, энергичной деятельницей Гинхука и теоретиком пластического реализма. Несмотря на тяжелый недуг (всю жизнь Вера Михайловна ходила с тростью), она обладала редкой энергией и жизнелюбием, притягивала и организовывала молодежь, много и легко работала. Эти качества позволили ей в последние годы стать важной художницей лебедевского Детгиза, оформить десятки книг – в том числе текстов своих друзей-обэриутов.
Путь Ермолаевой был «остановлен на бегу» – вместе с осужденной и погибшей в Карлаге художницей в 1957 году исчезла и ее эпоха. Но если станковое наследие авангарда могло пропасть или десятилетиями лежать в папках, то книги живут рассредоточенной жизнью тиража. Они тоже хрупки – маленькие литографированные листочки на скрепке – и спустя почти сто лет, собранные вместе, они смотрятся как живописная панорама великой эпохи.
В данное издание вошел очерк творчества Веры Ермолаевой искусствоведа Антонины Заинчковской, исчерпывающий на данный момент набор документов и текстов художницы и небольшой каталог ее книжной графики.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Текст и подготовка к публикации документов
Антонина Заинчковская
А+А выражает благодарность Ильдару Галееву, Галеев-Галерее и частным коллекционерам за сотрудничество в работе над книгой.
А+А – совместный импринт ООО «АВСдизайн» и ООО «Ад Маргинем Пресс»
Все новости А+А
на сайте: www.aplusabooks.ru
Вера Ермолаева. В поисках пластического реализма
Искусство – это то, что останется,
что никогда не выветривается.
К.С. МалевичНеобычная и яркая судьба Веры Михайловны Ермолаевой глубоко трагична. Для времени, о котором пойдет речь, подобная формулировка вряд ли удивительна. Как ни один другой период в истории русского искусства ХХ века, 1910-е – 1920-е годы были богаты по части новаторов. В это время рождались личности настолько неординарные, что их жизнь и творчество не могли уместиться в обычных рамках.
Чудом сохранившееся наследие художницы свидетельствует о потрясающей силе живописного таланта, подкрепленного школой лучших мастеров русского авангарда. «Ее работы, как бы легко и свободно сделанные, всегда глубоко эмоциональны, изысканны по цвету» [1] . «Привязанности В[еры] М[ихайловны] менялись очень часто. Она не боялась увлечений. Наоборот, со страстью и целиком отдавала себя то кубизму, то фовизму, то сюрреализму. Но сила ее индивидуальных качеств художника была такова, что она всегда оставалась сама собой. Ее темперамент и вкус торжествовали над любой системой. Живопись, в которой в конечном счете цвет решает всё, ее живопись <…> растворяла любые предвзятые теории, к которым, впрочем, В[ера] М[ихайловна] относилась без всякого фанатизма. Она работала невероятно много, легко, почти играючи, не зная никаких «но», позволяя себе любую, будто бы странную прихоть. И всё, до чего дотрагивалась ее рука, превращалось в настоящее искусство» [2] .
1
Из воспоминаний К.И. Рождественского «Гинхук». Цит. по: Малевич о себе. Т. 2. С. 290.
2
См. док. 92.
Ермолаеву ценили витебские студенты и коллеги по Гинхуку, обожала детгизовская молодежь. Окружавшие помнили ее как «человека блестяще образованного, свободно владевшего европейскими языками, знавшего искусство лучше, чем первоклассные искусствоведы этого времени» [3] . Современники сохранили память о Ермолаевой как о прекрасном, обаятельном и скромном человеке. «Она несколько недоверчиво относилась к роли женщины в искусстве и, когда смотрели ее работы, с милой улыбкой говорила: «Женщина в искусстве призвана не столько творить, сколько создавать атмосферу искусства вокруг талантливых художников». Красивая. Женственная» [4] . «Тому, кто видел ее гуаши и, не зная, чьи они, дивился безудержной свободе и стихийной силе письма, в голову не могло бы прийти, что этой кистью водила не просто рука представительницы слабого пола, а еще пораженной тяжелым недугом» [5] .
3
Из письма В.А. Власова Г.Н. Щуппе от 08.10.1967 г. // ОР ГРМ. Ф. 209.Д. 102. Л. 23.
4
Из воспоминаний К.И. Рождественского «Гинхук». Цит. по: Малевич о себе. Т. 2. С. 290.
5
Из выступления В.А. Власова на вечере памяти Веры Ермолаевой 21 декабря 1982 г. // ОР ГРМ. Ф. 209. Д. 9. Л. 16.
Вера Ермолаева. 1916
Несмотря на болезнь, Ермолаева была жизнерадостна, невероятно энергична и работоспособна. Она отправлялась в далекие путешествия, обожала верховую езду, могла управлять лодкой. «На озерах В.[ера] М.[ихайловна] любила ходить под парусом, не страшилась непогоды, ветра, дождя» [6] .
Дух реформаторства…
Вера Ермолаева родилась в селе Ключи Петровского уезда Саратовской губернии 2 ноября 1893 года [7] . Ее мать, Анна Владимировна Унковская (1854–?), умерла рано. Она происходила из старинного дворянского рода второй половины XVI века и по материнской линии являлась баронессой Унгерн. Фамилия Унгернов берет начало с XIII века. В России были известны два представителя этой фамилии: Карл Карлович Унгерн-Штеренберг (1730–1799) – адъютант Петра III, и другой Карл Карлович Унгерн-Штеренберг (ум. 1872), который вошел в историю как строитель российских железных дорог – Одесско-Балтийской, Кишиневской, Харьковской, Елисаветинской и т. д. [8]
6
Из воспоминаний А.И. Егорьевой. См. док. 100.
7
Ныне село Ключи Малосердобинского района Пензенской области.
8
Энциклопедический словарь. Т. XXXIV. СПб: Ф.А. Брокгауз, И.А. Эфрон. 1902. С. 739, 836. Большая энциклопедия. СПб: Просвещение. Т. 18. С. 793; Т. 19. С. 12.
По отцовской линии среди предков Веры Михайловны были замечательные личности, – своим родоначальником семья считала Савву Ермолаева, «подьячего Пензенской приказной избы, получившего в конце XVII в. за службу поместье в 60 четей земли в Завальном стане Пензенского уезда» [9] . Прабабка Веры Михайловны в 1804 году совершила полет на воздушном шаре над Москвой. Дед Сергей Петрович и его брат, Дмитрий Петрович, были участниками войны 1812–1814 годов, масонами, близкими кругу декабристов. В семье хранился альбом К. Рылеева с его автографом. Отец художницы, Михаил Сергеевич Ермолаев (1847–1911), являлся активным земским деятелем, председателем уездной управы. С 1897 года семья Ермолаевых зимой постоянно жила в Петербурге, где отец издавал легальный марксистский журнал «Жизнь» (1899–1901), финансировал деятельность внепартийного «Трудового союза» (1906). Старший брат Веры Михайловны, Константин, к которому она была особенно привязана, стал профессиональным революционером-меньшевиком (партийная кличка «Роман»), членом Центрального Комитета партии.
9
См. док. 4.
Мировоззрение отца и брата, которыми Вера Михайловна всегда гордилась, отразилось на формировании круга ее интересов. В семье поддерживались либеральные традиции восьмидесятых годов XIX века. «В ключевском доме было всегда много гостей, родственников, знакомых, особенно молодежи» [10] . Родители были дружны с сестрами Верой и Евгенией Фигнер, помогали им в пропагандистской деятельности, из-за чего попали под негласный надзор жандармского отделения [11] . В юности Ермолаева серьезно изучала труды Плеханова, Маркса, Лассаля, речи Милюкова и Родзянко, следила за заседаниями Государственной думы. Благодаря отцу она получила блестящее европейское образование в лондонской и парижской светских школах, в лозаннской гимназии. Впоследствии ее кругозор и начитанность отмечали многие современники. Причиной частых переездов семьи с места на место являлось лечение Веры Михайловны. По воспоминаниям А. Егорьевой, у Ермолаевой «был детский паралич ног [12] , говорили, что после падения с лошади в детстве, в результате чего бездействовали обе ноги» [13] . Ермолаевы колесили по Европе в поисках лучших профессоров-медиков. Бесполезно. Усилия врачей и целебный климат уже почти сделали свое дело. Но… Необходимы были терпение и покой, а это совершенно не соответствовало живой, ищущей новых впечатлений, темпераментной натуре девочки. Бунтарство, жажда нового и стойкое следование своим принципам, видимо, было в крови ермолаевского рода. «Веру Михайловну возили для излечения за границу в Тироль в город Инсбрук, где было специальное лечебное заведение, но, будучи очень подвижной девочкой, она не подчинялась многим требованиям и всю жизнь <…> ходила на костылях. И всю жизнь, несмотря на полную атрофию ног, Вера Михайловна проявляла мужественность и характер, граничившие с героизмом» [14] .
10
Из письма Е. Кушевой Е. Ковтуну от 27 января 1985 г. // ОР ГРМ. Ф. Е.Ф. Ковтуна. Д. б/№. Л. 10.
11
См. док. 4.
12
По воспоминаниям Е. Кушевой, Вера Михайловна в возрасте десяти с небольшим лет сильно простудилась, катаясь на лошади. Осложнением простуды стал полиомиелит. В результате позже, в 1920-е гг., художница вынуждена была передвигаться на костылях или носить специальный ортопедический корсет.
13
См. док. 100.
14
Там же.
В 1905 году М. Ермолаев после пожара продал Петровское и семья окончательно обосновалась в Петербурге [15] , где Вера Михайловна окончила с золотой медалью аристократическую гимназию княгини А. Оболенской (1906–1911) [16] .
«…может научить только художник Бернштейн»
Неизвестно, когда именно будущая художница решила посвятить себя живописи, а также что подтолкнуло ее к этим занятиям. Может быть, отец, который неизменно сопровождал дочь в путешествиях по Европе, или же впечатления, полученные от парижских музеев и улиц, от швейцарской природы. Тем не менее, в 19 лет Ермолаева выбрала для серьезных занятий живописью одну из самых популярных в среде левых художников студию М. Бернштейна, известного мастера, изучавшего искусство в Лондоне, Берлине и Париже [17] .
15
Каждое лето Ермолаевы возвращались под Саратов и гостили в поместье Чердым у своих друзей – семьи Малышевых.
16
См. док. 5, 6.
17
Михаил Давидович Бернштейн (1875–1960) – живописец, график. Вел частные занятия в Петербурге (1907–1916). В 1917 г. был приглашен в Художественную школу в Житомире (до 1924), затем работал в Художественном институте в Киеве (1924–1932). В 1932–1948 гг. преподавал живопись в Академии художеств.