– Признаю, я кругом виновата, – она развела руками. – Но какой смысл ворошить прошлое? И эта твоя книга… «Королева стихии», кажется, так? На самом деле я не приняла это её увлечение. Наверное, именно тогда наши пути и разошлись… Она стала неуправляемой.

Я заметила, что бабушка избегала называть маму по имени, а, когда речь заходила о мюзиклах, её лицо ещё сильнее бледнело. Думаю, и у самой Дины Генриховны тоже когда-то была мечта, едва ли связанная с работой в швейной мастерской. Я, конечно, не берусь судить, но, по-моему, в её нынешнем существовании мало поэзии. Хотя, кто знает, нужна ли она вообще таким людям?

Когда мама начала заниматься мюзиклами, у неё участились панические атаки. Порой дело доходило до тяжёлых нервных срывов, и Дина Генриховна совершенно серьёзно задумывалась о том, чтобы отдать дочь на лечение в психиатрическую больницу. Но она не успела договориться с лечащим врачом – юная актриса ушла из дома. По её словам, припадки прекратились, поэтому она попросила родителей больше о ней не волноваться. Первое время дочь звонила домой, а потом и совсем перестала, только как-то раз отправила билеты на мюзикл, но родители всё равно не пошли.

– Мы развелись с мужем почти сразу после того, как она ушла. Он не мог простить мне этого поступка… Он любил свою дочь. Он действительно любил её… Быть может, даже больше, чем мою Софочку, – она достала носовой платок и шумно высморкалась. Я вообразила, что мне предстоит увидеть её слёзы, но это оказалось ошибкой – глаза Дины Генриховны всё ещё оставались сухими. Кто знает, могут ли такие люди, как она, позволить себе проявить слабость? Способны ли они выбраться из удобного футляра, в который так старательно припрятали выпачканную чёрной кровью совесть?

– Почему вы обвиняете в случившемся мою маму? – с неожиданной резкостью спросила я. – Разве она этого хотела? Ей тоже было тяжело!

Мне хотелось ударить по столу, сломать швейную машину, громко закричать, только бы разрушить напускное спокойствие этой женщины, которая возненавидела собственную дочь.

– А что мне остаётся делать? – серые глаза блеснули – вот-вот и она сорвётся, приподнимет занавес с обманщицы-души. Но нет, снова ложное предчувствие: бабушка облизывает губы, берёт в руки моток ниток и продолжает говорить абсолютно бесцветным тоном:

– Тот мальчишка… Перунов… Много невинных душ загубил. Мать его ко мне приходила, извинялась. Я её ударила и прогнала. Так она даже лицо не закрыла, чтобы защититься… А какое чудовище она породила!

– Вот именно, – перебила её я, заметно волнуясь. – Она породила чудовище, но при этом не отказалась от него! А вы… вы… хотели сделать чудовище из своей дочери! И вы бросили её именно тогда, когда она больше всего на свете нуждалась в вашей любви.

Дина Генриховна сделала вид, что не услышала мои сбивчивые слова. Она продолжала говорить, разглядывая аккуратно подпиленные ногти, словно речь шла о чём-то незначительном. Возможно ли, что ей просто не хотелось смотреть мне в глаза?

– Перунов плохо кончил. Он был найден мёртвым за день до своего совершеннолетия. Говорят, передозировка… В таком возрасте, а уже убийца и наркоман. Дочь к нему пошла на похороны. Это мне его мать рассказала. У меня до сих пор осадок… Пойти и проститься с убийцей своей сестры? – бабушка повела плечами – и это был самый человеческий жест, который она сделала за всё время нашей беседы.

Я бесцеремонно подошла к комоду, где стояла фотография в деревянной рамке. На меня смотрела симпатичная девочка в голубом платьице, сидевшая в инвалидной коляске. Я обернулась – Дина Генриховна внимательно наблюдала за моими торопливыми движениями.

– Если откроешь фоторамку, то увидишь письмо. Можешь забрать его и напечатать в своей книге, – бабушка поднялась, оправила длинную синюю юбку и подобралась к выходу, давая понять, что на этом наш и без того затянувшийся разговор закончен.

Я достала письмо в разорванном самодельном конверте с надписью «в Город воспоминаний» и спрятала в карман. Это было то самое послание, которое мама хотела отправить своей сестре. И именно из-за него одноклассники назвали её лгуньей. Какая-то любопытная сверстница с лисьим взглядом принесла в класс газету с опубликованной статьёй о происшествии на крыше многоэтажного дома. Сразу после этого семья Васильковых уехала. Маме тогда только-только исполнилось 10 лет. Она заканчивала начальную школу.

– Неужели вы ни разу не поговорили с ней об этом? – я даже сжала кулаки от негодования. Дина Генриховна отрицательно покачала головой и взглянула на часы.

– Уже слишком поздно. У меня очень много работы. Сейчас здесь будут посетители.

Я не заставила её повторять. Мне и самой больше не о чем было с ней разговаривать.

– София!

Она вдруг окликнула меня, когда я начала спускаться по лестнице.

– Да, бабушка, – издевательским тоном проговорила я. Дина Генриховна откашлялась, повернулась к стене, принявшись постукивать по ней ногтями.