Удерживаемый за ноги двумя солдатами, унтер-офицер лег на живот и принялся осматривать раструб, освещая его фонарем.

Секунд десять, а то и все пятнадцать не было слышно ничего, кроме завывания ветра да шума дождя, хлеставшего по чахлой траве; затем немец отполз от края обрыва и поднялся на ноги, качая головой. Жестом Мэллори приказал своим товарищам спрятаться. Отчетливо слышался баварский говорок унтер-офицера.

— Бедняга Эрлих. — В голосе немца звучало странное сочетание сочувствия и гнева. — Сколько раз я его предупреждал, чтобы не подходил близко к краю. Почва здесь очень рыхлая. — Невольно отступив от кромки обрыва, унтер-офицер снова посмотрел на выемку в почве. — Вот след от его каблука, а может, от приклада. Теперь это неважно.

— Как вы полагаете, господин унтер-офицер, он погиб? спросил солдат, совсем мальчишка, с испуганным, несчастным лицом.

— Трудно сказать… Взгляни сам.

Молодой солдат неуклюже лег на край и осторожна заглянул вниз. Остальные переговаривались, обмениваясь короткими фразами. Повернувшись к Миллеру, капитан спросил его на ухо, не в силах сдержать обуревавшие его чувства:

— Стивенс был в черной одежде?

— Да, — ответил шепотом янки. — Кажется, в черной. Помолчав, поправился:

— Да нет, что же это я. Мы ж потом оба надели прорезиненные плащи с маскировочной расцветкой.

Мэллори кивнул. Плащи у немцев мало чем отличаются от их плащей, а волосы у часового были черны, как смоль, такого же цвета, как и крашеные волосы Стивенса. Неудивительно, что унтер-офицер, увидев плащ и темноволосую голову, решил, что это часовой. Ошибка его была закономерна.

Юный солдат отполз от края и осторожно поднялся на ноги.

— Вы правы, господин унтер-офицер. Это действительно Эрлих, — дрожащим голосом проговорил солдат. — Мне кажется, он жив, я заметил, как шевельнулся плащ. Это не ветер, я уверен.

Мэллори почувствовал, как лапа Андреа стиснула ему руку.

Его охватило чувство облегчения и радости. Слава Богу, Стивенс жив! Они спасут мальчишку. Андреа сообщил новость и остальным.

В следующую минуту Мэллори опомнился. Вряд ли Дженсен разделит их радость. Ведь Стивенс выполнил свою задачу: привел судно по назначению, поднялся на утес. Теперь же, став калекой, он будет обузой. Шансы на успех, и без того небольшие, будут из-за него сведены почти к нулю. Начальству, которое ведет игру, битые пешки только мешают, загромождая шахматную доску. Как было неосмотрительно со стороны Стивенса не разбиться насмерть!

Сбросили бы его тогда с обрыва вниз, и концы в воду… Стиснув кулаки, Мэллори поклялся, что Энди будет жить и вернется домой.

К черту тотальную войну и ее людоедские принципы!.. Ведь это ребенок, испуганный, затравленный ребенок, оказавшийся самым смелым из всей их группы.

Молодой унтер уверенным и решительным голосом отдавал своим подчиненным одно распоряжение за другим.

Нужен врач, шины, специальные носилки, стрела с оттяжками, веревки, крючья. Знающий свое дело аккуратист не упустил из виду ничего. Мэллори заботил вопрос, сколько солдат останется караулить раненого, ведь их придется убрать, и тем самым группа выдаст свое присутствие. Проблемы же, как это сделать тихо и незаметно, не существовало. Стоит шепнуть Андреа на ухо, и у часовых останется не больше шансов уцелеть, чем у ягнят, в загон к которым ворвался голодный волк. Пожалуй, даже меньше, ведь ягнята могут метаться и блеять, пока не настанет их черед.

Вопрос был решен без участия Мэллори. Решительность, знание своего дела и грубая бесцеремонность, благодаря которым среднее командное звено немецкой армии по праву считают лучшим в мире, предоставили новозеландцу возможность, о которой он не смел и мечтать. Не успел унтер отдать последний приказ, как к нему подошел молоденький солдат и, тронув его за рукав, показал вниз.

— Как быть с беднягой Эрлихом, господин унтер-офицер? спросил он неуверенно. — Может, кому-нибудь из нас остаться с ним?

— А какой будет прок, если ты останешься? — насмешливо спросил унтер. — Руку ему протянешь? Если он зашевелится и упадет, то упадет и без тебя. Тут и сто зевак ему не помогут. А ну, шагом марш! Да не забудь прихватить кувалду и костыли, чтоб треногу закрепить.

Все трое повернулись и, ни слова не говоря, быстрым шагом пошли в восточном направлении. Подойдя к аппарату, унтер-офицер доложил кому-то о происшествии, потом отправился в противоположную сторону. Видно, проверить соседний пост. Не успел он раствориться во мраке, как Мэллори приказал Миллеру и Брауну занять прежние свои позиции. Еще слышно было, как хрустит гравий под сапогами немца, а капитан и Андреа уже спускались по веревке, едва успев закрепить ее.

Упав на острый, как бритва, край скалы, Стивенс лежал без сознания, похожий на бесформенную груду. Щека кровоточила, из раскрытого рта вырывалось хриплое дыхание. Нога неестественно загнута. Упершись в обе стенки раструба и поддерживаемый греком, Мэллори осторожно выпрямил ногу юноши. Тот дважды застонал от боли. Стиснув зубы, Мэллори осторожно засучил штанину на раненой ноге лейтенанта и в ужасе зажмурил глаза. Из рваной багровой раны торчала большеберцовая кость.

— У него сложный перелом, Андреа. — Мэллори аккуратно ощупал ногу, потрогал щиколотку. — Господи! — пробормотал он.