Коллин и Пегги сменяли друг друга, выбиваясь из сил в попытках удержать меня на месте. С каждым новым слоем слабело сознание. На границе разума начал слышаться певучий голос, раз за разом повторяющий о леди и уплаченных долгах. Румянец на щеках, счастливый блеск зеленых глаз, арбалетный болт и жарких губ застывший лед. Под омерзительный гогот сотен глоток, кровь каплями текла с наконечника, градом тарабаня по простреленной ноге, стянутой розовым медицинским жгутом.

Из тьмы выплыли равнины и холмы, между которыми растянулась грунтовая дорога. Позади пылили грузовики, впереди лязгал танк. Сидя на броне транспортера и жмурясь от солнца, я взглядом провожал заржавевший остов машины, брошенной на обочине.

— Фугас. — зевнул наводчик, болтая ногами в люке башни. — С задержкой ставили, под кузовом рванул. Миноискатель такую залупу не берет, только собака могет.

— Долго еще ехать?

— К ужину успеем, если без сюрпризов пойдет.

— Твою-то мать…

Скука, какая же скука… Если бы я знал, что на войне так скучно, черта лысого сюда записался! Плетемся как улитки, медленнее пешехода. Впереди идут саперы с миноискателями, за ними кинологи, потом танк с тралом и мы вслед за ним. Все это двигается та-а-ак медленно… Еще и останавливаемся каждые полчаса из-за этих идиотов с разведвзвода, которые топают в полукилометре впереди, выискивая засады. Вечно им что-то мерещится…

— О, кажись нашли! — голос наводчика вторил собачьему лаю. — Уже обед, а это только первая за сегодня. Походу, у лохмачей вообще нихера не осталось, экономят.

На смену гудящим двигателям пришел скрип тормозов — колона замерла на холостом ходу, ожидая, пока проведут разминирование или подрыв. С грузовиков посыпали срочники и, лениво изображая оцепление, принялись обоссывать каждый камень, пользуясь остановкой.

— Так тебя на какую должность ставят?

Достал этот наводчик!

— Не «тебя», а «вас». А вначале, «товарищ лейтенант, разрешите уточнить».

— О-о-о, какой важный… Расслабь булки, не на плацу.

Я злобно зыркнул и уже собрался поставить контрактника на место, когда заслышал далекий хлопок, будто шампанское открыли. На холме примерно в километре от нас показался дым, над которым зажглась тусклая желтая точка.

— Ох м-мать… — наводчик спрыгнул в башню, оставляя меня наблюдать как точка стремительно приближается.

Послышались команды начальника конвоя, но они тут же утонули в шипении управляемой ракеты. ПТУР стрелой влетел в борт головного танка, раздался грохот, взмыло облако пыли. Не было ни взрыва, ни пожара, машина стояла, будто ничего не случилось. И только из открытых люков валил едва заметный дымок, как живое надгробие для мертвого экипажа.

Броня подо мной ожила. Ревя двигателем и скрипя башней, «коробка» разворачивалась в сторону холма. Еще не до конца очухавшись, я соскользнул и шлепнулся на пыльную дорогу, судорожно снимая с плеча автомат и соображая, что же делать.

Под маты своих командиров, пополнение из срочников металось у машин, залегая кто в кювет, кто у камней. Затараторили автоматы, но на километровой дистанции ими можно только застрелиться, хоть усрись, не добьют. Опытный начальник конвоя орал прекратить огонь, но было уже поздно. В панике новобранцы лупили длинными, не понимая, что лишь выдают свои позиции.

Один из валунов, за которыми прятался солдат, взорвался облаком пыли, хороня в своем облаке силуэт бойца — с холма ответили крупнокалиберным пулеметом. По грузовикам застучал огненный град, высекая искры, выламывая двери и доставая тех, кто укрывался за колесами.

На холме вновь показалось облако пыли и огненная точка. Башня транспортера зашипела, выстрелили дымовые шашки, на дорогу стремительно опускалось молочное облако. С ревом ракета прошла над моей головой и вмазалась в каток уже погибшего танка. То ли хотели добить наверняка, то не смогли скорректировать из-за дыма.

Не желая быть раздавленным взбесившимся транспортером, я отползал ближе к мертвому танку, ища укрытие. На полпути руки дрогнули, а в груди что-то оборвалось. Спустя мгновения, в помутненный разум начал пробиваться грохот автоматической пушки транспортера.

Наводчик охренел в край, отправляя сквозь дым снаряд за снарядом, уничтожая мои барабанные перепонки и пополняя больничную карту контузией. То ли у него там тепловизор стоит, то ли просто наугад долбит, но его-то мать…

Дальше все как в тумане, момент, где я почуял во рту вкус железа, сменился картиной сочащейся кровью пикселя и моих дрожащих рук, накладывающих жгут на ногу обколотого обезболивающим срочника. Впереди колонны ревел транспортер, пытаясь стащить с дороги подбитый танк, но даже с помощью двух грузовиков мертвые гусеницы едва скрипели. Неподалеку, на подстеленный плащ-палатках, лежал погибший экипаж.

Бой кончился так же стремительно, как начался.

— Была бы зима, могли бы снега ему навалить, чтоб кровоток замедлить, а так… Отнимут ногу, к гадалке не ходи

Под нос сунулась зажженная сигарета. Я хотел сказать, что не курю, но вместо этого почему-то жадно затянулся. Надо мной высилась покрытая шрамами рожа командира разведчиков. Заслышав засаду, их дозор кинулся назад и сходу атаковал холм напрямик через поле. Не ожидая такой наглости и тупости, партизаны бросили позицию и свалили в закат.