– Привет, Вик! Сколько лет, сколько зим! Не узнала? – Алексей постучал фалангой пальца по угловому дверному косяку.

– Да нет, почему же, узнала, Лёш. Рада тебя видеть, – не отрывая взгляда от бумаг, ответила женщина. Такое чувство, что она ждала его прихода к себе.

Виктория была невысокого роста, натуральная блондинка с тонкими чертами лица, одетая со вкусом и одновременно в строгом классическом стиле, который подчёркивал её статус. Алексей протянул ей конфеты с цветами, и Виктории всё-таки пришлось оторваться от своих дел.

– Вот держи, это тебе.

– Зачем, не стоило, Лёш, нужно теперь вазу для них искать, – встав, лёгким движением тела она начала искать вазу внутри шкафа. Не поворачиваясь к Алексею, она спросила:

– Спустя столько лет ты пришёл ко мне, я так понимаю, не просто поздороваться?

– Так точно. Мы окончательно сюда переехали. Нужно сына в школу устроить. Поможешь?

Настала мучительная тишина в пару минут, нарушаемая копошением внутри шкафа.

– Хм… Знаешь, уже осень и набор давно был сформирован, но тем не менее я постараюсь помочь тебе по старой дружбе. Только потерпеть немного придётся, – наконец оторвав взгляд от шкафа, она взглянула на календарь.

– Сколько? Хотя бы навскидку.

– Ну-у, в течение пары недель, месяц максимум.

– Годится. Спасибо тебе, Вик, сердечное!

– Прекрати, пока не за что благодарить. Я слышала по новостям, что ГДР с ФРГ соединились. Как там твоя жена?

С лица Алексея моментально исчезла улыбка.

– Не спрашивай. Сбежала сразу в ФРГ, как только мы заехали в квартиру. Сказала, что выйдет прогуляться и не вернулась. Без вещей, без ничего, так и ушла. Благо начальник адекватным человеком оказался, не стал шумиху поднимать и отправлять обратно в Союз, сказал просто решить по-быстрому и тихому этот вопрос. Поэтому я был женат на своей соседке по договорённости, – и замолчал, не решившись вдаваться в подробности произошедшего. Вряд ли Виктории это было правда интересно.

– Вроде как должна посочувствовать, но знаешь, Лёш, я не удивлена. Она мне никогда не нравилась.

– Что было, то было, чего уж тут… а я смотрю, ты ни капельки не изменилась. Всегда говоришь то, что думаешь.

– Согласна. Ну вот такая я прямолинейная, ничего поделать не могу.

– Скорее бесцеремонная, – улыбнулся Алексей.

– Ладно, вижу, не хочешь об этом вспоминать, оставим это тогда.

– Извини за нескромный вопрос, Вик, а как ты умудрилась так быстро стать директором?

– Ах, ну да, ты пропустил самое интересное, Лёш… Во время «Павловской реформы» пришлось всё скупать в магазинах, что было – даже шурупы с гайками. Я очень боялась, что деньги станут фантиками. На руки выдавали не более пятисот рублей, а остальное куда? Я всё под матрасом хранила. А когда деньги всё-таки прогорели – выбросила с окна. Вот тогда-то и начало всё меняться в моей жизни. В мае на первомайской демонстрации на Энгельса я пошла вместе с колонной сторонников Демократической партии России с антикоммунистическими лозунгами и триколором. Но Чуб тогда блокировал наше шествие и запретил проводить митинги на Театралке в принципе. Очень мне это не понравилось, но всё же мы тогда ощущали подъём, эйфорию, чувство свободы. Потом были выборы президента России двенадцатого июня. Я пошла и проголосовала за него! Борис Николаевич говорил на простом русском языке, понятном каждому, отличном от коммунистического языка отчётов, и мне это нравилось. Его мысли были более живыми, он не читал их с бумажки с подготовленным текстом и наконец-то кто-то вспомнил о злой судьбе нашего многострадального народа. В августе группа наших ребят поехала в Москву защищать Ельцина у Дома советов. Они потом рассказывали, как Борис Николаевич с танка зачитывал «Обращение к гражданам России». На сборище в Кировском сквере, внутри оцепления милицией, нас пугали, что в Ростов тоже приедут танки, но слава Богу, это было ложью. Увидела триколоры на крышах зданий горсовета и обкома КПСС. Вот они, перемены! На следующий день у здания горкома КПСС и городского Совета слушала голос из мегафона, зачитывающий Указ президента России от девятнадцатого августа. Прохожие останавливались, слушали, кто уходил дальше по своим делам, кто оставался, даже спорил, всякого наслушалась я… И про пиночетов-коммунистов, и про демократов, у которых одна песня, что партия во всём виновна. И про заговор властей, которые дали добро на продажу во всех магазинах алкоголя, чтобы народ напился и не думал о политике. Наконец, двадцать первого августа был митинг у Облисполкома против Иванченко, который выступил за путчистов. Мы заявили о себе тогда очень громко: цветочные вазоны были украшены не цветами, а нашими самодельными плакатами против ГКЧП, на ручки входных дверей поместили листовки, а на стены развесили обращения к народу с подписью Ельцина. Ещё ходили слухи, что пока мы находились тут, какие-то казаки захватили здание обкома на Энгельса, ты можешь себе такое представить? За те три дня мы победили коммунизм. Не без потерь конечно – с болью в душе слушали о тех трёх павших защитниках демократии. Но теперь всё плохое позади, мы выстояли! Никогда прежде я не видела такого единства и сплочённости духа окружающих меня людей! После провала путча люди вышли на Энгельса, на площади Советов толпа слушала радио и ждала развязки, митинг был в Зелёном театре в поддержку президента России Ельцина. В начале сентября в парке Горького со стороны здания бывшего обкома мы стояли под зонтами среди луж и выбирали главу администрации области. Вот тогда-то и поменялась власть, и меня поставили директором в школе.

– Понятно, что ничего не понятно, что происходит вокруг.

В принципе, ничего удивительного для данного времени, когда даже в прошлом идейные комсомольцы становились кооператорами, найдя на этом поприще возможность реализовать свой зарытый творческий потенциал. А у Ростова вообще судьба такая – оказываться в центре политических событий. Но Алексею не были интересны государственные распри, когда он, прежде всего, отец. Зато благодаря Виктории наконец прояснилось хоть что-то о том, что происходило в Ростове во время путча.

– Ну ладно, не бери в голову, тебя политика не особо интересовала. А вообще, как ты, нормально?

– Да потихоньку. Перед встречей с тобой съездил на вертолётный завод. Надеюсь, что с получкой перебоев не будет, поэтому на крайний случай буду шабашить. Пока будем жить на те деньги, что в Германии заработал. Ну, хватит обо мне, ты как?

– Ну, как видишь, не жалуюсь.

Этот душевный диалог нарушили хлопнувшая дверь и выглядывающая голова секретаря из-за угла.

– Ладно, Вик, ты извини, меня сын ждёт, я рад был тебя снова увидеть спустя столько лет и ещё раз спасибо, что откликнулась на мою просьбу.

– Да не за что. У тебя телефон есть, кстати?

– Есть, давай я запишу твой номер и скажи через какой промежуток времени и во сколько тебе позвонить, чтобы тебе было удобно?

– На выходных в дневные часы звони. Кстати, форма-то есть у твоего сына школьная?

– Нет, а что, она стала дефицитом?

– Дело не в этом. Поговаривают, что школьную форму отменят вслед за галстуками и пионерией. Учебники, ты знаешь, на стадионе «Динамо» все берут. А, и для ученического билета нужна фотография три на четыре. Фотоателье на Сельмаше – единственное поблизости от Чкаловского, как заезжаешь под мост по направлению к вокзалу, и направо.