Не знаю. Но в итоге – Даша не художник и не скульптор, а флюгер, который улавливает не ветер, а чужую боль, тревогу и несогретость. Она улавливает дефицит любви у людей, у лошадей, у собак. У всех. Наверное, у червяков тоже улавливает. Вот у растений и у домов – точно улавливает. Улавливает и сама не замечает, как начинает заботиться. Додавать недостающее. Кто-то впитывает, кто-то сделан из камня и не умеет впитывать ее тепло, но может нагреваться на время, если Даша рядом светит. Нагреется, а потом остынет. Я вот иногда впитываю, а иногда не успеваю – только хлюпаю жадно прям из корыта, как усталая губастая лошадь с уздечкой во рту. Половина мимо проливается.

«Даш, – говорю, – ты художник или нет? Ты мне не вот это вот все, а просто нарисуй мне чертополох». Я сделаю татуировку себе. Чертополох – это оберег. Вроде красивый и даже пушистый, но все-таки не дается чужим в руки.

Даша кивает и делает мне двух енотов. Говорит: «Ты же енот. Ты вечно все моешь и убираешь. Стираешь, порядочек наводишь. Суетишься, залезаешь во все щели, подробненько изучаешь. Ты – енот. Вот тебе два енота. Один буддист, для спокойных дней. Второй – со щитом и мечом. Для трудных».

«Спасибо, – говорю. – Но чертополох нарисуй. Можешь?» Присылает на Новый год добродушного нелепого уродца с растопыренными крыльями и тонкими длинными суетливыми пальцами на лапах. Кто это, Даш??? Это екон. Или дранот. Год дракона для енота. Ок, хорошо, спасибо. А чертополох можешь нарисовать? И если можно, вместе с одуванчиком.

Одуван – это символ фонда «Вера». Пушистый одуванчик не про смерть, а про вечную жизнь, которая насевается всюду и прорастает через нас. И пчелу нарисуй. Безумная неправильная пчела – это я. Ношусь и ношусь, как заполошная. Делаю неправильный мед, жалю других от страха и непонимания, потом дохну, оставляя вместе с жалом свои кишки и сердце, хотя никому эти жертвы на фиг не нужны, а потом из последних сил все равно делаю неправильный мед. Короче, нарисуй мне для татуировки чертополох, пчелу и одуванчик.

И Даша делает мне слепую девочку. Даша заботится.

Меня называют общественным деятелем, и мне это очень не нравится, так как за этими словами стоят апломб и популизм. Популизм – синоним пустоты. Если бы я сама описывала себя, я бы сказала, что я – учитель. Мне очень нравится разъяснять, учить, раскладывать большие сложные задачи на сотни маленьких нестрашных дел. Чтобы людям проще было начинать движение. Нравится именно учить, а не поучать и не морализаторствовать. И на всех своих должностях я стараюсь быть именно учителем.

Я руковожу, но я не умею заниматься процессами, выстраивать процедуры, мне скучно делать день за днем одно и то же и исправлять одни и те же ошибки. Поэтому я очень стараюсь собрать крутую команду, максимально самостоятельную. Мне важно, чтобы то, что я начала, продолжало жить без меня.

Ну и, конечно, мне бы не мешало подучиться самой. Я, увы, многого не знаю, плохо образованна в вопросах финансов, экономики, IT, в бизнес-процессах и прочем, но зато я люблю, чтобы на каждой позиции рядом со мной был крутой специалист, разбирающийся в своей сфере и способный меня научить и подтянуть.

Пару лет назад я поняла (впервые в жизни, кстати), что учиться еще круче, чем учить. Я не любила школу, не любила институт. Там была уравниловка. Там никто ни в ком не видел человека. В Институте иностранных языков, где я училась, лишь переведясь на вечернее отделение, я увидела другой мир: все, кому был важен не диплом, а знания и единомышленники, переводились тогда на вечернее. Там жила душа. И я стала преподавать в школе, чтобы доказать, что ученики и студенты – полноправные и полноценные участники процесса образования.

Интерес к учебе мне вернули мои друзья. Сейчас они помогают разрабатывать курс для развития компетенций сотрудников Центра паллиативной помощи. Этот курс, надеюсь, поможет мне выстроить более четкую траекторию и пережить нестабильность. Ведь если нельзя планировать, то надо учиться.

У моих родителей была потрясающая компания. Такие друзья невероятные: мой любимый дядя Юра Левитанский, родные Золотухины, невероятно дружные и теплые Световы—Крахмальниковы—Дзядки, уютные Монасыповы, инопланетные и таинственные – и при этом такие неотделимые от моего детства – музыкальные родительские друзья Олег Каган, Наташа Гутман, Элисо Вирсаладзе, Ира Сухарепская, поэты и писатели, лучшие московские врачи, все яркие рассказчики, все красивые, все с такими судьбами – ого-го!

Как-то я разглядывала с мамой фотографии в альбоме, и там был молодой папа, еще без бороды, с маленьким скошенным подбородком, с лысиной, но при этом с какими-то длинными сальными волосами, с огромными своими ушами, и такой неказистый, да еще и смеющийся. Совсем какой-то не про любовь с первого взгляда.

И я говорю ей: «Мам, ну как это ты папу полюбила? А не Юру Левитанского, не Феликса Светова, не Юлика Крелина?!» А она спокойно так ответила: «Нют, ну ты что? Не понимаешь? Папа же из них всех самый лучший. Просто – самый лучший».