— Но ведь он же подавляет твою волю! Неужели ты не понимаешь, что, критикуя в своей лекции тоталитаризм, он сам действует именно тоталитарными методами?

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Ну как же… — Денис поневоле начал горячиться. — Он сам говорил, что тоталитаризм начинается тогда, когда у группы людей или у государства появляется какая-то одна, главная цель, на достижение которой идут все средства, люди делятся на угодных и неугодных… ну и так далее. Но ведь если этой целью сделать даже свободу, то все равно тоталитаризм неизбежен! Свобода не может и не должна быть целью, она только средство, позволяющее каждому человеку самому добиваться своих целей! И именно здесь этот экстрасенс и лукавит. Обещая свободу, он незаметно становится духовным вождем, который уже может вести своих последователей туда, куда захочет.

— Александр Павлович не вождь, а учитель! — упрямо возразила Галина.

— Да называть он себя может кем угодно! — излишне громко и раздраженно воскликнул Денис, не обращая внимания на то, что они шли по весьма оживленной улице.

— А что ты на меня кричишь?

— Я не кричу, но и не хочу, чтобы ты случайно попала под чары этого умного проходимца. Музыка, наркотики, вкрадчивые речи…

— Какое ты имеешь право так говорить о людях, которых вид ишь всего второй раз?

«Нам честного лишь время обнаружит, довольно дня, чтоб подлого узнать!»

— Да сам ты кто!

Денис слишком поздно спохватился.

Ссора уже зашла слишком далеко, и он так и не понял, что именно вызвало эту странную вспышку раздражения Галины. Она вдруг остановилась посреди улицы, не доходя ста метров до станции метро, повернулась к нему и гневно потребовала:

— Оставь меня в покое! Ты меня раздражаешь!

— Но подожди, я же не… — растерянно залепетал он.

— Все, пока.

— Куда ты?

— К Ире. И не надо меня провожать.

— Да какого черта, ведь ты моя жена!

— Если ты сейчас вздумаешь меня преследовать, то мы разведемся!

Потрясенный, Денис остался стоять на месте, следя за тем, как она быстро смешалась с толпой и вошла в вестибюль метро. И это — его. супружеская жизнь?

В самом мрачном настроении он явился домой и застал своего американского друга на диване, предающимся черной меланхолии в обществе двух больших пластиковых бутылок пива. Настроение обоих приятелей так красноречиво отражалось на их физиономиях, что первые несколько слов были произнесены лишь после трех стаканов. Первым обо всем рассказал Денис.

— …Вот так я едва нашел и тут же снова потерял свою жену, даже не узнав, что с ней произошло! — закончил он.

Затем настала очередь Юрия. Дойдя до того места, когда он получил оплеуху, Юрий заявил следующее:

— И ты знаешь, меня обозвали не просто дураком, а даже подлецом, поскольку подлость — это, оказывается, такая глупость, которая совершается за чужой счет.

— В этом определении есть большая доля истины, — согласился Денис. — Ну и что будем делать?

— Сегодня — пить и разговаривать, а завтра придумаем, — меланхолично отозвался Юрий. — Кстати, ты мне еще ничего так и не рассказал о своей жизни. В последнем твоем письме, которое я получил, ты писал, что закончил институт.

— О, об этом лучше не вспоминать. После окончания института я был откровенным болваном, замороченным классиками марксизма-догматизма. Ну, представь себе, по одной только работе Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» — паршивой, убогой, ругательной работке — я сдавал экзамены не менее пяти раз! И, тем не менее, несмотря на всю свою тогдашнюю правоверность, я так и не смог вступить в партию из-за райкомовских разнарядок на интеллигенцию. Весь ужас создавшейся ситуации я осознал только тогда, когда обошел и обзвонил все семьдесят с лишним московских вузов и свыше 100 техникумов…

— Неужели все?

— Все, представь себе, все! И, надо сказать, это было крайне утомительное и унизительное занятие — приходилось заполнять бесконечное множество анкет и отвечать на одни и те же вопросы, а в конце выслушивать навязшую в ушах фразу: «К сожалению, вы не член партии…» Доведенный до отчаяния, я даже дважды писал на адрес очередного съезда и дважды встречался с одним инструктором отдела науки и вузов МГК КПСС…

— Московский городской комитет… — вспомнил Юрий.

— Этой е…ной партии! — запальчиво закончил Денис. — Впрочем, все свелось к вежливым беседам «в порядке реагирования на сигнал», и на этом все кончилось. Этот горкомовский хмырь — может быть, даже и отец твоей Ларисы — мне посочувствовал и утешил — оказывается, мое положение еще не самое плохое — хуже приходится тем номенклатурным «философам», которые «выпали из обоймы», а теперь, бедные, не знают, как туда вернуться.

Короче, положение становилось без выходным — хоть в грузчики поступай. Денег не было, перспектив тоже, ну и женщин, соответственно, тоже. Знакомиться я боялся, стесняясь своей откровенной нищеты, однажды обжегшись именно на этом. Представляешь, как-то не выдержал и познакомился с великолепной блондинкой, которая была разведена и жила одна с четырехлетней дочерью. Ну и что я ей мог предложить, когда у меня не было денег даже на цветы? Пару раз погуляли по улицам, а затем стало холодно, и она меня послала куда подальше…