Я села, осматривая себя в поисках травм, но не смогла найти никаких синяков. Я была одета в ту же одежду, что и Эрик, и смутно задавалась вопросом, кто меня переодел, хотя было трудно сосредоточиться на чем-либо, кроме боли, пронзающей мое сердце.

— Я упала, — пробормотала я хриплым от недостатка влаги голосом.

— Я поймал тебя. — Эрик быстро протянул мне стакан воды, и я сделала большой глоток, жажда становилась все сильнее, пока я не наклонила стакан и не выпила все до последней капли.

Я кивнула, опустив глаза на пустой стакан и чувствуя себя такой же пустой, как и пространство внутри него.

— Что случилось? — настойчиво спросил Эрик, крепко сжимая мою руку. — Я просил врача попытаться разбудить тебя, но он не смог. Он сказал, что тебе нужно время, но люди просто так не теряют сознание на целый день без причины.

Я ничего не сказала, мои мысли все еще приводились в порядок, и у меня все равно не было ответа. Но потом тяжесть папиной смерти снова обрушилась на меня так остро, что я даже отдаленно не была готова. Я сломалась, уронив лицо в руки и рыдая, разрываясь на части и тоскуя по близости моей близняшки.

Руки Эрика обхватили меня, и он притянул меня к себе на колени, прижимая к своей груди, не говоря ни слова. Это было именно то, что мне было нужно, и все же я не должна была хотеть от него ничего подобного. Но я была слишком разбита своей болью, чтобы сделать что-либо, кроме как прижаться к его телу и заплакать у него на плече, тяжелые, изматывающие рыдания сотрясали меня.

— Скажи мне, почему ты плачешь, — настаивал он тихим голосом.

Я обвила руками его шею и высвободила свое горе, позволяя ему течь и течь, пока оно, наконец, не утихло настолько, что я смогла заговорить.

— Я не могу, — прохрипела я.

Я не могла заставить себя произнести эти слова. Произнеся их, я бы сделала их настолько правдивыми, что никогда не смогла бы взять их обратно.

— Ты должна, — прорычал он.

Когда тиски моей тоски немного ослабли, и мне стало легче дышать, ясность вернулась ко мне. О том, у кого я искала утешения, в чьих объятиях я была так крепко зажата. Я напряглась в объятиях Эрика, отстраняясь, но он удерживал меня с очевидной легкостью.

У меня перехватило горло, когда я посмотрела на него, моя печаль была подобна двум кремням, ударяющимся друг о друга и разжигающим пламя ярости в центре моей груди. Он был ответственен за это. За папу, за все.

— Ты знал, что Келли свободна, — задыхаясь, обвинила я, толкая его в плечи, пытаясь вырваться, но он не отпустил меня. — Ты знал и о папе? Ты приказал Вульфу сделать это?! — Мой голос рвался из груди, вырвавшись на свободу, как крик, но чего я действительно хотела, так это причинить ему боль так, чтобы он почувствовал это так же глубоко, как я испытывала эту муку.

— Сделать что? — спросил он в замешательстве, и я не знала, был ли он чертовски хорошим лжецом или действительно не понимал, о чем я говорю.

Боль росла в моей груди, разрастаясь все больше и больше, пока слова не сорвались с моих губ. — Мой отец мертв. Когда я потеряла сознание, мой разум соединился с разумом моей сестры. И меня не волнует, насколько безумно это звучит, потому что это правда. Я видела ее с папой. У него была разорвана шея. У него было так много следов укусов и было так много крови… — Я задохнулась, тряся головой и снова пытаясь вырваться из его объятий. Наконец он отпустил меня, и я встала на ноги, расхаживая по комнате, желая разнести все здесь на части, но я была уверена, что ничто и никогда не избавит меня от этой отчаянной энергии.

Я оглядела просторную спальню, в которой мы находились, обратив внимание на высокие деревянные стены по обе стороны от меня, деревенскую мебель, расставленную по всему пространству, и длинный стол, уставленный едой. Все было кремовым, коричневым и землистым. Стеклянная дверь вела на балкон, и за ней было видно ночное небо, звезды сверкали, как маленькие бриллианты, оправленные в черный бархат.

— Я не знаю, как наши мысли соединились и почему. Но я знаю, что то, что я видела, правда. Я знаю это так, словно это были мои собственные воспоминания, — сказала я.

Слезы снова потекли, и я поспешно вытерла их тыльной стороной ладони, поворачиваясь, чтобы посмотреть на Эрика, сжимая в кулаке свой гнев, как оружие.

— Это был Вульф, — выдавила я из себя, руки тряслись, боль сплетала внутри меня паутину, каждая ниточка которой была создана из горя.

В моем сердце было столько ненависти к генералу. Я хотела вырваться отсюда и найти его. Вонзить в него Кошмар. Вырезать его сердце и превратить в прах.

Эрик двинулся ко мне размытым движением, схватив меня за плечи, чтобы удержать на месте, его глаза были полны ярости. — Вульф убил твоего отца?