Старый большевик Давид Борисович Рязанов, академик и первый директор Института Маркса и Энгельса, говорил на партийном форуме:

– Все товарищи, которым приходится выступать с критикой (я, боже сохрани, далек от оппозиции), критиковать политику ЦК, попадают в затруднительное положение. Наш ЦК – совершенно особое учреждение. Говорят, что английский парламент все может; он не может только превратить мужчину в женщину. Наш ЦК куда сильнее: он уже не одного очень революционного мужчину превратил в бабу, и число таких баб невероятно размножается…

Едкого и умного академика отправили в ссылку, а в 1938-м расстреляли. Зато другим открывали дорогу наверх. Рождался новый политический истеблишмент. Сталин заботливо относился к аппарату, создавал все условия для приличной по тем временам жизни. Жизнь советских чиновников с каждым днем всё больше отличалась от жизни народа – пайки, распределители, дачи. Но внешне они пытались стать незаметнее, раствориться в толпе. Торжествовали небрежность и неряшливость в одежде. Вот откуда у Суслова нарочитое пренебрежение к одежде – это «большой стиль» эпохи.

28 апреля 1933 года появилось совместное постановление ЦК и ЦКК о чистке партии – такие чистки регулярно проводились для поиска скрытых врагов и «примазавшихся» к партийной кормушке жуликов и карьеристов. Суслова включили в комиссию по чистке Уральской области, которую возглавил старый большевик Борис Анисимович Ройзенман. Он служил членом президиума Центральной контрольной комиссии и членом коллегии наркомата рабоче-крестьянского контроля, занимался загранкадрами и проверкой работы загранучреждений. В 1934-м его утвердили заместителем председателя Комиссии советского контроля.

Суслов учился у Ройзенмана умению следовать линии партии.

Надежда Константиновна Крупская посмела открыто вступиться за старых друзей – недавних членов Политбюро Григория Евсеевича Зиновьева и Льва Борисовича Каменева.

Ройзенман пригрозил ленинской вдове суровыми карами:

– Надежда Константиновна своим выступлением больше всего меня возмутила. Когда она призывает к пресловутой объективности, меня особенно это удивляет, чтобы не сказать больше. Мы должны сказать и Надежде Константиновне, и Зиновьеву, и Каменеву, вам всем, дорогие товарищи-ленинградцы, что и с вами будем поступать по всем требованиям партдисциплины и, несмотря на лица, на положения, на должности, не будем в дальнейшем прощать те ошибки, о которых здесь идет речь.

Суслов старательно включился в процесс массовой чистки. Хуже всего пришлось деревне. Коллективизация и раскулачивание – полный разрыв с тем курсом, которым с начала ХХ столетия шла Россия, отказ от рекомендаций экономической науки. Целью коллективизации было не только забрать у крестьян зерно, ничего за него не заплатив, но и обеспечить партии полный контроль над деревней. Насильственное объединение крестьян в колхозы, хлебозаготовки, аресты кулаков и всех недовольных привели к массовым восстаниям. Крестьяне резали скот, меньше сеяли, да и убирать урожай часто было некому – кулаков вместе с семьями массово высылали на Север.

Для моего дедушки это стало переломным моментом, именно раскулачивание он воспринял как катастрофу.

Владимир Млечин:

«Изрядно досталось моему поколению. Я жил в полную меру сил, дышал, что называется, во всю глубину легких, ввязывался в любую драку – кулачную или, позже, идейную, если считал дело справедливым. Нравы были суровые, и это закаляло. С младенческих лет эмпирически постиг истину: полез в драку – не жалей хохла.

Мы жили бесстрашно, верили в грядущий день. Что значили невзгоды в атмосфере энтузиазма и непреклонной силы веры? Вот-вот начнется царство социализма на земле. Мы верили, как первые христиане. Пока небо не раскололось над головой.

Когда-то Достоевский больше всего потряс меня изображением детских страданий. Может быть, потому что рос я в условиях отнюдь не легких. Помню мать в слезах, когда не было хлеба для ребят. Помню ее маленькую, слабую с мешком муки – пудик, полтора – за спиной, кошелкой картофеля в одной руке, а в другой ручка маленькой, едва ли двухлетней сестры, шлепающей по грязи Суражского тракта, помню окружающую нищету, неизмеримо более горькую, чем у нас. Словом, страдания детей – мой пунктик.

И по сию пору не могу забыть крестьянских ребятишек, которых в 1929 году вместе с жалким скарбом грузили в подводы и вывозили из насиженных мест, порой в дождь, в слякоть, в холод. Я этого видеть не мог…»

Коллега Суслова по Политбюро министр иностранных дел Андрей Андреевич Громыко в юные годы тоже преподавал политэкономию, ездил с лекциями по совхозам и колхозам и видел, что деревня голодает.

Он вспоминал:

«На сельском сходе выступал докладчик, задачей которого было не только пропагандировать политику новой власти, но и дать людям хотя бы общее представление о том, что такое теория Маркса – Ленина, на которой строится эта политика.

Докладчик старался объяснить в доходчивой форме: