Бабушка молчит. Не ругает, не жалеет.

И мне становится совсем не по себе от этой напряжённой паузы.

– Я знаю, что сама дура и во многом виновата, – вздыхаю покаянно.

– Ты дура, это факт, – кивает бабуля. – Но не потому, что с женатым мужиком связалась, а из-за доверчивости своей и наивности. И когда же ты повзрослеешь, а дитё?

– Не знаю, ба, – вытираю ползущую по щеке слезу. Так неприятно мне от бабушкиного взгляда. Но я ведь знала, что она никогда не поймёт меня, хоть и надеялась.

– Хотя…, – задумчиво смотрит в окно бабушка, – Знаешь, лучше быть немного наивной, но со светом в душе, чем прошаренной и всегда ищущей выгоду змеюкой. Вот как мамаша твоя, или та же Танька. Я рада, что вы с ней разругались. Она мне никогда не нравилась. Да и насчёт Игоря я сразу всё поняла.

– Я помню, ба. Ты мне всё это говорила, но я не верила.

– А на Гордея твоего мы ещё посмотрим. Если такой же мутный тип, пойдёт он лесом!

– Я не уверена, ба, что он появится.

Рассказываю ей и про Гордея. Жену его, беременность.

– А это что за клумба? – кивает бабушка на цветы.

– А это сегодня привезли. И я не знаю, как это понимать.

Рассказываю свои сомнения.

– Точно от него, говоришь? – прищуривается бабушка.

– Да, – невольно улыбаюсь.

– Хм… Ну значит, ждём его в гости. Прибежит как миленький, раз цветами задабривает.

– Думаешь? – смотрю на неё с надеждой.

– Уверена. Только вот скажи, ты чем мужика кормить собралась? Объедками от пирожных?

– Не знаю, – пожимаю плечами. – Об этом я точно не думала.

– А зря! Вставай, дел куча, она сидит. Надо курицу запечь, салатиков накрошить, колбасу я вон, домашнюю привезла, грибочки. И пылюгу разогнать надо, как жить-то в такой грязи?

И вот бабушка в своём репертуаре, разводит такую бурную деятельность, что страдать мне рядом с ней точно некогда!

Но от каждого шороха сердце тревожно замирает. Оно ждёт и верит. Эти ландыши ведь не просто так, правда?

Глава 49.

Я маюсь-маюсь-маюсь. Ну почему он не приходит? А может, он и не собирается?

Ох, как же это всё изнуряюще. И мне то плакать хочется, то смеяться.

Ну позвони сама ему, чего ты?

Но… Нет. Не могу. Наорёт ещё на меня, последнюю надежду отнимет, и тогда снова вернётся беспросветная тоска. С надеждой всё же теплее, можно я ещё немного погреюсь?

– Так! – рявкает бабушка в очередной раз. – Отдай тряпку, сама окно помою. А ты иди, в другом месте зависай.

– Нет, я домою.

Упрямо вожу салфеткой по стеклу, замираю. Потому что…

Чуть не вываливаюсь в окно. Сердце тут же разгоняется до сверхчастот.

Гордей. Его машина тормозит у нашего подъезда. Он выходит на улицу, бросает мимолётный взгляд на окна. Нет, меня он едва ли сможет рассмотреть, но я чётко вижу его искрящуюся улыбку. Поедаю его взглядом. Он такой… Красивый, лёгкий, невозможно притягательный…

С заднего сиденья достаёт букет. О господи! Ещё один?

Значит, всё хорошо?

Бросаюсь в прихожую, влетаю в первые попавшиеся тапочки и выскакиваю за дверь.

Слышу, как поднимается лифт, и у меня всё тоже поднимается внутри и трепещет где-то в горле.

Створки лифта открываются, и я не выдерживаю.

Бросаюсь в его объятия. И теряюсь. Просто дышу его запахом, дрожу, и снова слёзы, чтоб их…

А я ведь хотела выяснить что-то? Но…

– Тише, моя хорошая, – шепчут его губы, собирают мурашки по моей шее.

Руки успокаивающе гладит мою спину.

– Моя девочка, – шепчет так ласково и горячо.

И кажется, он тоже ничего выяснять не собирается, находит мои губы своими, и все недомолвки становятся такими неважными.

О, да! Это лучшее успокоительное, которое тут же отправляет кровь гулять по всему телу, минуя мозг.

А руки его уже забираются под мою домашнюю футболку, гладят спину, забираются под кромку джинсов.

Скрип. Чёрт! Вспоминаю, что мы в подъезде, вообще-то. А за дверью нас ждёт бабушка, и если она увидит меня здесь в таком виде… Живыми мы точно не уйдём.

– Стой! – ловлю его за плечи. – Там бабушка…, – шепчу так, как будто у меня больное горло.

– Я знаю. Беги! – отправляет меня обратно к двери. – Иначе не выпущу.

И только я берусь за ручку двери, как она открывается, на пороге бабушка, воинственно сводит брови.