Кот тайно шкодил. Казалось, что он крепко спит, свернувшись калачиком или растянувшись на спине, как пьяный барин, но стоило выйти на мгновение из комнаты, раздавался грохот. Так, он поиграл в футбол моими дорогущими очками с немецкими линзами, сбросил на пол вазу с цветами, чуть не опрокинул наш огромный телевизор, разодрал на совесть углы дивана Яны, перевернул на кухне тарелку с горячей кашей, и она пролилась за тумбу кухонного гарнитура, откуда потом постоянно несло рвотой (привет Эдику). Все это Моисей проделывал в секунду, и угомонить мохнатого варвара, казалось, было невозможно. Пришлось эволюционировать. Мы перестали оставлять кота одного в помещении, где он мог учинить разгром.

Вернувшись как-то с работы с пачкой тетрадей с бесценными опусами моих без пяти минут Пушкиных и Достоевских, я обнаружил двух разъяренных тигриц в домашних халатах и одно серое чудовище, забившееся под диван.

– Я его из окна выброшу! – неистовствовала Алина, пытаясь пробиться к виновнику трагедии.

– Это же кошка! – Яна намертво перекрыла собой спасительный проход между диваном и стеной, растопырив зачем-то руки, как голкипер. – Живое существо!

Чуть позже, когда страсти увяли, из сбивчивых коротких сообщений дочери Алины, похожих на азбуку Морзе (жена дулась на меня в спальне, как будто я был виноват) я узнал причину несостоявшейся расправы над обладателем наглых оранжево-черных глазищ. В тот день Алина неплотно прикрыла дверцу шкафа с одеждой. Среди прочего, там висело ее новое кожаное пальто, над которым немилосердно поглумились когти Моисея. Аттракцион был прост: кот вскарабкивался наверх шкафа и плавно, словно катер на подводных крыльях, спускался по гладкой кожаной реке, пропарывая ее вложенными природой в кончики лап острыми лезвиями. В итоге, из пальто получился лоскутный костюм для индейского вождя, стильный, современный, продуваемый.

Много еще было подобных, не таких убойных для семейного бюджета, эпизодов, но мы с Яной, – кто бы мог подумать, – неизменно спасали неугомонное животное от неминуемой взбучки.

Вскоре мы заметили за котом одну страстишку: он обожал воду. Капало ли из холодильника сзади, мыл ли кто-нибудь из нас посуду или принимал душ, – британец был тут как тут. Видимо, не только людям свойственно бесконечно глядеть на огонь и воду. Эта его необычная привязанность к жидким субстанциям однажды спасла нас от непредвиденных расходов. Перед сном, как обычно, я тискал кота, что воспринималось последним как насилие над кошачьей личностью.

– Яна, а почему у Моисея бок сырой? – с недоумением разглядывал я кошку, нюхая и разглядывая влажные пальцы.

По горячим, вернее, по мокрым кошачьим следам, мы обнаружили под ванной огромную лужу. Прохудилась труба, из которой жидкость стремительно просачивалась, угрожая затопить не только нас, но и этажи ниже. Вот так Моисей реабилитировался за все предыдущие прегрешения, а квартиру я застраховал. Но это не помогло возместить ущерб от пожара.

– Так как это все-таки произошло, погорелец? – спросила Алина, удовлетворившись исследованием уничтоженной территории кухни и останков квартиры, где мне приходилось теперь обитать. – И почему ты убогую пятиэтажку не спалил дотла? Напалма не хватило?

– Когда-то она тебе нравилась, – мрачно заметил я, схватив упирающегося бритта, виновника курьезной, но такой дорогостоящей истории.

В один из одиноких вечеров, мы с котом мыли посуду. Вернее, он завороженно глядел на бесконечную струю воды, сидя на столешнице тумбы рядом с газовой плитой, а я уныло перебирал в раковине тарелки с остатками холостяцкого ужина. Чайник довольно урчал, ласкаемый языками желто-синего пламени, рвущегося из стального сопла. Моисей, погруженный в кошачью нирвану, привычно помахивал хвостом. И тут я почувствовал характерный запах жженых волос. Так же воняли голубиные перья, что мы жгли с друзьями в детстве. Я точно знал, что птиц в квартире нет, а шевелюра моя не испытывала никаких неудобств. На всякий случай, провел рукой по голове, случайно бросив взгляд на блаженного усатого друга, и остолбенел: кот продолжал спокойно (настоящий, выдержанный английский лорд) пялиться на водопад, а его хвост с аппетитом пожирал голодный до экзотики огонь. Пулей мелькнула мысль, что болевой порог кота выше, чем у русской женщины, но впоследствии оказалось, что густейшая шерсть хвоста Моисея с честью выдержала испытание огненной стихии, и до кожи красный петух не добрался.

Так я еще никогда не орал, даже на самых неумных учеников. Может, вам знакомо чувство, когда панический страх за близкого переплетается с трепетом за собственную жизнь, а сделать ничего не можешь? Испуганный неожиданным ревом человеческой сирены, кот спрыгнул с тумбы, ринулся в комнаты с предчувствием неизбежной беды на хвосте и забился под диван в гостиной. Нечеловеческая сила, помноженная на шок и два выпученных глаза, отбросила несчастную мебель на середину комнаты. Кот, словно его собирались убивать, распластался на полу, зажмурившись. Хвост дымился. Я рывком сгреб мохнатое тело и кинулся в ванную комнату. Душ сотворил исцеляющее добро. Моисей был спасен, но, судя по недовольной морде и яростному мяуканью, благодарности ждать не приходилось.

Увы, вечеру не суждено было стать скучным и обыденным. Треск и алые зарницы встретили меня и мокрого Моисея, как только я открыл дверь в коридор. Мох инстинктов живет на нас и помогает в неожиданных ситуациях. Не помню, как оказался на лестнице с шестью килограммами кошачьего недоразумения на руках, как кто-то вызвал пожарных, которые выкорчевали и смыли следы коварной стихии, оставив вместо уютной кухни горькое пепелище.

– Поясни-ка один момент, Сёмочка, – Алина с интересом выслушала мой печальный монолог. – Каким образом загорелась кухня? Кот ведь в комнату убежал.

– Чертовы бумажные полотенца, раскиданные по всей кухне, – пояснил я, добавив несколько соленых слов в конце фразы. – Пламя с кошачьего хвоста, видимо, перекинулось на них. Пока я возился с Моисеем, все и вспыхнуло.

– Ладно, удачно тебе возродить жилище, – Алина засобиралась. – Мне пора. Надо ужин успеть приготовить и уроки с дочерью сделать.

– Слушай, у вас же трехкомнатная квартира. Можно к вам на несколько дней переселиться, пока ремонт будут делать? – взмолился я. – Мне газ и воду перекрыли: ни поесть, ни помыться, вообще никакой жизни.