Воин сел у огня, глядя на горы, где зеленели на снегу сосновые рощи. В прежнее время этот вид мог бы вызвать в нем мысли о свободе, о дикой красе, о суровом величии. Теперь он думал только о тщете человеческой жизни. Войны, чума, короли, завоеватели — все это ничто перед ликом гор.

— Какое вам дело до того, о чем я мечтаю? — прошептал Чареос и вспомнил о Туре, как часто бывало с ним в часы раздумий. Прекрасная черноволосая Тура. С ней он чувствовал себя настоящим мужчиной — больше, чем он мог желать. С ней он был цельным. Но она жестоко лишила его всего, что прежде давала столь щедро. Чареос и теперь краснел, вспоминая об этом. Сколько любовников она переменила, прежде чем он узнал о ее неверности?

Десять? Двадцать? Сколько его друзей насладились ее телом? Герой Бел-Азара! Знали бы люди, что Чареос отправился туда не сражаться, а умереть.

Геройства в этом чуть. Но бардов истина заботит мало. Они знай себе поют о серебряных клинках и великих подвигах — позору обманутого мужа в сагах о Бел-Азаре места нет.

Он опустился на колени у кромки озера и напился, закрыв глаза, чтобы не видеть своего отражения. Киалл мирно спал у огня. Солнце опустилось, стало холодать. Чареос ослабил подпруги у лошадей и растянулся на одеяле рядом с костром.

Он лежал, глядя на звезды. Он охотно простил бы Туру, увез бы ее из крепости и начал новую жизнь, но она только посмеялась над ним. Ей и там было хорошо — там было много мужчин, сильных мужчин, любвеобильных мужчин, даривших ей подарки. В воображении Чареос избивал ее, уничтожая кулаками ее красоту, но в действительности он ничего подобного не сделал. Только попятился прочь из комнаты, гонимый ее смехом. Измена растерзала любовь, которую он впустил в свое сердце. После этого он никогда больше не любил, ни одной женщины не принял ни в сердце свое, ни на ложе.

Вдали скорбно завыл одинокий волк. Чареос присыпал пеплом костер и уснул.

Птичье пение вторглось в его сны, и он проснулся. Он не чувствовал себя освеженным и знал, что ему снилась Тура. Как всегда, он почти ничего не мог вспомнить, только ее имя эхом звучало у него в голове. Он сел и содрогнулся. Костер почти угас — Чареос раздул угли и положил на них хворост, а после пошел собирать дрова.

Он потрепал серого по шее, взял холодное мясо из котомки и вернулся к разгоревшемуся костру. Киалл проснулся и осторожно сел. Краски вернулись на его лицо, и он улыбнулся Чареосу.

Тот нарезал окорок острым ножом и подал юноше.

— Где это мы? — спросил Киалл.

— Милях в десяти от старой проезжей дороги. Я вижу, тебе полегчало.

— Я сожалею, что так обременил вас, — и еще больше сожалею, что вам пришлось из-за меня убивать.

— Не из-за тебя, Киалл. Они охотились за мной. По вине одного скверного мальчишки погибли трое мужчин. В голове не укладывается.

— Вы были великолепны в бою. Никогда еще такого не видел. Вы были так спокойны.

— Знаешь, почему они погибли? — спросил Чареос.

— Потому что уступали вам?

— Да, это правда, но не вся. Они погибли, потому что им было ради чего жить. Ешь свой завтрак.

Три дня они ехали, забираясь все выше, пересекая ручьи и реки. Над ними пролетали дикие гуси, держа путь в теплые страны. В воде бобры, сражаясь с течением, строили свои плотины. Раны Киалла быстро заживали в чистом горном воздухе, и он повесил на пояс саблю Логара.

В пути они почти не разговаривали, а ночью, у костра, Чареос сидел задумавшись, глядя на север.

— Куда мы едем? — спросил Киалл на пятое утро, когда они седлали коней.

— Мы едем в поселок, называемый Горный Трактир, — помолчав, сказал Чареос. — Там мы пополним свои припасы. После этого я поеду на юг через степь. Без тебя, Киалл.

— Вы не поможете мне освободить Равенну? — Юноша заговорил об этом впервые после их отъезда из города.

Чареос затянул подпругу и повернулся к нему лицом:

— Ты не знаешь, в какую сторону они поехали. Не знаешь имени их вожака. Быть может, женщины уже проданы. Это гиблое дело, Киалл. Оставь свою затею.

— Не могу. Я люблю ее, Чареос. С детства люблю. А вы любили когда-нибудь?

— Любовь — это для дураков. Прилив крови к чреслам и ничего более — ни тайны, ни магии. Найди себе другую, парень. Твоя уже прошла через дюжину мужиков — и, может быть, это ей даже понравилось.

Киалл побелел, и сабля Логара свистнула в воздухе.

Чареос отскочил.

— Какого черта?

— Сейчас же возьми свои слова обратно! — потребовал Киалл, подступая с саблей к его горлу.

— Зачем? Я всего лишь открыл тебе глаза. — Сабля устремилась вперед, и Чареос, отшатнувшись, достал свою. — Не дури, мальчик. Ты не настолько оправился, чтобы драться со мной — да я тебя и здорового изрубил бы на куски.