– Градусов шестьдесят внутри. Сауна, а не самолёт, – заключил он. – Как вы только летаете в таких условиях, ребята! Обезьяна и та бы не выдержала.

– Так, то обезьяна, – сказал Зубарев, затаскивая раскладушку в тень крыла, – а мы – советские лётчики.

На двух раскладушках разместились командиры, Клёнов с техником улеглись на грязном чехле от двигателя. На смердящий запах уже никто не обращал внимание.

– А, между прочим, жрать хочется, – сказал Зародов и поскрёб ногтями свой впалый живот.

– Эх, система! – выдохнул дым Зубарев.

Трёхлитровую банку с водой, предусмотрительно взятую с базы Зародовым, давно выпили. Вода была сильно тёплая, словно парное молоко и только усиливала жажду.

На четвёртом часу ожидания со стороны деревни, поднимая густые клубы пыли, показалась машина.

– Кажется, сюда едет! – вскочил с чехла Зародов и снова звучно поскрёб ногтями потный живот. – Точно сюда.

Командир звена, несмотря на то, что обливался потом не меньше, чем полуголый авиатехник, вскочил и натянул на себя форменный синий и тяжёлый, словно гиря, пиджак, чтобы видели – начальство прилетело, и встал в позу незаслуженно оскорблённого человека с печатью благородного гнева на лице. Из машины вышел мужчина лет шестидесяти и представился главным агрономом.

– Это что же вы, дорогой товарищ, так плохо встречаете героев битвы за урожай? – начал командир звена. – Четыре часа ждём. А знаете, сколько час простоя самолёта стоит?

– Да знаю, знаю, – устало отмахнулся агроном, здороваясь со всеми за руку. – Знаю. Но я, простите, никаких героев биться за урожай не вызывал. Откуда вы взялись?

– Как откуда? Прибыли согласно заключённого вами ещё зимой договора. Вот и план-задание на ваше хозяйство. Мы своё слово держим.

– Да, держите. Мне тут года четыре назад один экипаж из Белоруссии тоже слово сдержал. Шесть вагонов удобрений высыпал на одно поле, что рядом с аэродромом. А на дальние поля летать долго, они погудят немного, и опять на ближнее поле бросают. Больно домой торопились. Осенью это было. Я уже, когда документы подписал, понял, что они натворили. Вы, говорю, вред мне сделали, а не пользу. А они в ответ: сигнальщики у тебя, батя, на поле были? Нет? Откуда же мы знаем, куда и сколько летать? А ведь знали, паразиты, прекрасно всё знали. Ну, я в дураках и остался из-за сигнальщиков. А где их взять? Не хватает людей в колхозе. Сейчас все в город норовят убежать, на лёгкую жизнь. А из города к нам на уборку временщиков присылают. А что с них взять? Они не хозяева на земле-то. Каждый своё сорвать стремится, да убраться побыстрее, как те лётчики.

– Ну, наши пилоты не такие, – возразил командир звена.

– Не знаю, какие они, ваши. Только вот что я скажу вам, ребята: зря вы прилетели, не нужен мне самолёт.

– Вот так дело! Тогда зачем же договор заключали?

– А сверху, – агроном ткнул заскорузлым пальцем в небо, – сверху давили. Вот и заключил. Всех заставляли. Попробуй, откажись! С коммунистами не поспоришь. Они лучше знают, что мне надо.

– Так ведь отказываетесь сейчас. А мы обязаны в райком партии про это сообщать, – напустил на лицо завесу строгости командир звена.

– Сообщайте, – махнул рукой агроном, – мы вместе с председателем пенсии оформляем, не страшно. Чего землю-то травить зря? Раньше боялись, а теперь…

– Значит, не видите пользы от авиации? – не сдавался Манилов.

– Нет, не вижу, по крайней мере, от такой вот химии, – кивнул на самолёт. – А вот вред вижу. Вон, глядите, вдоль дороги лесополоса голая? Ваша работа. Ядом сожгли. Прошлым годом триста гектаров свёклы сожгли. Опять же ваша работа. Может, вы и не виноваты, вас-то ведь тоже заставляют. План, чёрт его возьми! Но нельзя же землю ядами поливать каждый год. Это варварство, природа не выдержит. А потомки проклинать нас будут. Да что вам говорить, сами понимаете. Вот в этой полосе когда-то птичий гомон был, а теперь там нет ничего живого, всё погибло.

Присмотревшись, Георгий заметил, что листьев на деревьях почти совсем не было. Нелепо торчали во все стороны высохшие с шелушащейся корой сучья. И это в середине лета.

– Другое дело – внесение удобрений, – продолжал агроном. – Это дело нужное, если с умом применять. Опять же, зачем с самолёта? Весной можно вместе с зерном прямо из сеялок. Так ведь нужных удобрений не добьёшься. Вон калий дают, а зачем он мне? Почва тут и без того калия полна. Тут мочевина нужна, а её нет. У нас ведь как: на район из области спустят бумагу, там всё расписано, кому, чего и сколько. И не учитывают, что земли-то у всех разные. Бери и бросай на поле, что дают. Разве это хозяйский подход?

– Да, – вздохнул Зубарев, – одним словом, система!

– Вот, вот, – система, – согласился агроном. – И за вас вот меня ругать будут, нарушил, мол, директиву. Ну да ладно, я беспартийный, плевать. Но у меня прошлогоднюю солому коровы не едят, морды от неё воротят, потому что воняет гербицидом. А те, что жрут, потом такое молоко выдают! Тьфу, вонь одна! А потом этим молоком в городах людей травят.

Покурили, агроном попрощался и уехал.

– Хоть бы пожрать пригласил, – проворчал Зародов.

– Зачем? – хмуро проговорил Манилов, глядя вслед пылящему автомобилю. – Ладно, ещё приехал предупредить. Не нужны мы ему, да и обижен он на авиацию.

– И-ех, система! – зевнул Зубарев. – Для чего я с пяти утра на ногах? Что дальше делать будем?

– Давай, командир, принимай решение, – засуетился Зародов. – Что тут сидеть? Да и природа, как известно, пустоты не любит, – похлопал себя по тощему животу.

– Может, обратно на базу, – неуверенно произнёс Клёнов, но его даже не удостоили ответом.