— Вас вроде бы тоже Дарья зовут, разве нет?

— Да, но я не помню никакого мужа, — понимаю плечами с деланным равнодушием.

— Ладно, разберемся... — недовольно фыркает грубиян и стремительно уходит, бросив напоследок через плечо: — И чтоб больше кормлений на койке я не видел!

Когда он скрывается за дверью, я едва нахожу в себе силы уложить неспокойного сына в люльку-каталку.

Потом снова вытягиваюсь на своей узкой постели и укачиваю его, толкая рукой туда-сюда. Прорвавшиеся-таки слезы судорожно и тихо глотаю, чтобы не потревожить чуткого малыша рыданиями.

— Ну как же так, милая, — расстроенно всплескивает руками моя санитарка Люся, вернувшаяся за ребенком. — Опять глазки на мокром месте! Болит, что ли, чего?

Я заставляю себя бледно улыбнуться и отвечаю уклончивой отмазкой:

— Да так... Александр Леонидович заходил, обругал за нарушение правил кормления. Сказал, что лежа кормить нельзя...

— Ох, Дашенька, да не принимай его так близко к сердцу, — шепчет Люся приглушенно. — Ты в своем праве на первых-то кормлениях! Просто он у нас грубиян, каких поискать, страсть какой озлобленный по жизни! Профдеформация у него, пациенток за людей не считает... всех рожениц, как беременную скотину на конвейере, пропускает через свои руки и не церемонится почти ни с кем. Если, конечно, особое отношение ему не проплатили заранее. Все на него жалуются... а толку? Стаж и связи решают всe. Заведующий отделением он у нас официальный, да еще и всем известный врач с положительным опытом самых сложных случаев в хирургической гинекологии и акушерстве... вот руководство и смотрит сквозь пальцы на его выкрутасы.

Я смотрю на искреннее лицо этой замечательной женщины, любуюсь уютными морщинками в уголках ее добрых глаз... и вдруг у меня появляется такое сильное желание поделиться с ней настоящей причиной своего горя, что сил нет сдерживать порыв истерзанной души.

— Спасибо вам, Люся, — быстро сжимаю ее теплую руку. — Спасибо за то, что вы есть! Но знаете... на самом деле я тут не из-за вашего Александра Леонидовича расклеилась. Просто я вспомнила, что со мной было...

И, глубоко вздохнув, как перед прыжком в глубокий омут, без утайки вываливаю на нее всю тяжесть своего семейного апокалипсиса.

Она слушает меня молча и внимательно. Не перебивая, без лишних охов и ахов. И не задавая никаких вопросов. А когда я опустошенно умолкаю, говорит тихо:

— Понимаю тебя, милая. Понимаю, как никто другой. Сама в своей жизни пережила мужнино предательство... только не единожды он мне изменил. И всякий раз клялся-божился, что понял всe... что пожалел о том и будет верен.

— И вы его всегда прощали? — убито спрашиваю я.

— Один раз простила. Поверила... да и детки малые у нас были, боялась одна без поддержки остаться. А на второй раз молча на развод подала.

— Господи, вот как теперь вообще верить мужчинам?.. — Глаза снова жжет поступающими слезами. — Врут, как дышат!

Помолчав, Люся гладит меня по вздрагивающим плечами и вдруг сообщает:

— Самое страшное, что не врал он мне. Любил, как умел и не думал об измене... это чувствовалось. Я потом только, спустя годы, поняла, почему всe так случилось. Почему слово не сдержал свое... и как мог всe исправить. Но наше время уже ушло, да и Бог с ним.

— Почему, Люся? — сглатываю горечь. — Скажите мне! Что с этими любящими мужьями не так и как это можно исправить? Потому что я не понимаю, как можно любить человека и обманывать его за спиной так равнодушно и жестоко!

И еe ответ меня ошеломляет.

Выбивает из колеи настолько, что я окончательно понимаю: для нас с Князевым всe однозначно кончено. Потому что на ТАКОЕ он точно не способен.

Шесть.

Всего шесть муниципальных роддомов в нашей областной «столице», а женщин с фамилией моей жены не зафиксировано ни в одном из них. Единственную пользу, которую принес маниакальный поиск, — это сведения, что из новоприбывших пациенток у четырех точно имя Дарья. И одну из них, которая поступила в роддом номер шесть — на скорой привезли без документов. Ни паспорта, ни обменки, ни телефона. Всe равно, что бомж.

— Как она выглядит? Описание дайте! — люто докапываюсь я до дежурной медсестры уже по второму кругу. — Цвет волос, глаз, телосложение? Приметы?

— Да откуда ж мне упомнить всe? — устало вздыхает она. — Знаю только, что беспамятной поступила. Сейчас заведующего нашего позову, ждите, — и уже откуда-то издали телефонным эхом звенит в трубке ее голос: — Люся, Александр Леонидович у себя?..

В дверь моего кабинета стучат, и начальник службы безопасности демонстрирует свой бритый налысо лоб.

— Что у тебя, Дэн? — на секунду отрываюсь от телефона.

— Больницы и морги проверили, Владан Романович, всe чисто там. Не поступала. Я запросил кореша из ментовки глянуть записи с камер наблюдения вокруг ТЦ, и он только что нашел зацепку, — безопасник как-то странно мнется.

— Ну и?! — впиваюсь в него нетерпеливым взглядом.

— Дарья Алексеевна в парке рядом с ТЦ засветилась. И там ее скорая подобрала, вызвал кто-то из прохожих. Только до этого там еще одна особа мелькнула.