– Лена, жду тебя в два часа в центре зала метро «Пушкинская».

Я решил для разговора пригласить Лену в первый открывшийся ресторан «Макдоналдс» в Москве. В этом был особый шик. В день открытия, 31 января 1990 года, у входа в заведение собралась очередь в пять тысяч человек. Вкусить прославленного американского фастфуда стало мечтой почти каждого советского человека.

На заднем входе в ресторан я предъявил служебное удостоверение, и нам разрешили пройти внутрь. Я заказал БигМаки, жареной картошки и кока-колы с кубиками льда в фирменных пластиковых стаканчиках. В зале была теснота и постоянное движение. Все говорили одновременно, поэтому можно было общаться, не опасаясь быть услышанными. Лена была совершенно счастлива. Я достал записку, которую я нашёл в кармане убитого, и показал ей.

– Лена, я нашёл эту записку в кармане дублёнке Аркаши. Ты написала её на листе из книжки Дины, а затем подбросила ему!

Бесспорных доказательств у меня не было. Можно было только надеяться, что в разговоре она сама выдаст себя. Лена отложила недоеденный БигМак, отставила стаканчик с кока-колой и посмотрела на меня серьёзным взглядом. Сердце моё упало, я понял, что это правда.

– Да, это сделала я.

Её слова прозвучали совершенно буднично. Я растерялся. Мои хитроумные вопросы, которые я приготовил, чтобы вывести её на чистую воду, оказались не нужны.

«Может быть, она себя просто оговаривает», – подумал я.

Я всё-таки стал расспрашивать о подробностях, чтобы самому убедиться ещё раз, что я не ошибаюсь. Нет, я был прав…

– Лена, ты понимаешь, что твои действия – это подстрекательство к убийству?!

– Витя, для меня стало шоком, что произошло убийство. Я хотела, только, чтобы эти два ублюдка хорошенько набили друг другу физиономии.

– Лена, я не понимаю твой мотив! Зачем тебе это было нужно? Сначала стравливать этих парней, а потом давать наводку на убийцу, устроив весь этот балаган с конкурсом на звание «Мисс Снегурочка»!

– Витя, ты не до конца понял записку!

– Что здесь понимать?! По смыслу ясно, что Марина изменяет Аркаше с Аликом.

– Нет, дорогой, там написано, что Алик будет трахать Марину.

– Лена, смысл тот же самый!

– Нет, другой! Дело в том, что Алик изменял Аркаше с Мариной!

– Так Аркаша и Алик были геями!

– Да, вот так получается. Аркаша три раза отбывал срок. На зоне и приобщился. Алик же свой путь в любви ищет. Даже хвастался, что ему всё равно с кем.

– Лена, но как тебя это касалось?!

– Виктор, ты же знаешь, я приехала в Москву около года назад из маленького городка из-под Пензы. Рядом у нас был небольшой воинский гарнизон. В начале 90-го года одна воинская часть прибыла туда на размещение из Дрездена по соглашению между Колем и Горбачёвым о выводе всех войск из Германии. В наш городишко и из Пензы ездили редко, а тут люди из Европы. С этой частью один лейтенант приехал. Молодой, красивый, немецкий знает. Понравился мне сильно. Что я только ни делала, чтобы его внимания добиться. Намучилась. А он никак. Потом оказалось, что он гей. Возненавидела я их всех. Приехала в Москву, а здесь наглые Аркаша и Алик. Потом эта Маша, дурочка, влюблённая в Аркашу, как я тогда в этого лейтенанта. А тут ещё девчонкам книжки записные одинаковые выдали. Я поняла, что записку можно так написать, что не будет понятно от кого.

Минут десять сидели молча.

– Я БигМак доем? – спросила Лена.

– Да чего уж там, доедай!

На следующий день я докладывал следователю Горелову подробности моего последнего разговора с Леной. Кроме этого, я рассказал о моих отношениях с ней, с самого начала.

– Всё-таки мотивом для убийства была ревность, правда, не совсем обычная, – заметил в ответ на мой рассказ Горелов.

– Александр Петрович, убийство было непреднамеренное. Потом у Лены есть смягчающие обстоятельства!

– Ох уж эта периферия! Весь народ снялся с насиженных мест. Все куда-то едут. А с Леной и этим Аликом будет дальше разбираться суд. А тебя, Холмов, поздравляю со Старым Новым годом.

– Александр Петрович, и тебя тоже.

«Приведите Вия! Ступайте за Вием! – раздались слова мертвеца».

После того, как была признесена знаменитая фраза из прославленного гоголевского произведения, голос рассказчицы оборвался.

Секунду в сумерках спортивного зала не было слышно ни звука. Как спасение, вдруг зажглись фонари, расставленные по периметру школы. Свет бросился к окнам, но лучи терялись в лабиринте металлических сеток и грязи, налипшей на стёкла. Из этого хитросплетения в зала удавалось выбраться только затухающим бликам. Они смогли лишь неясно очертить четыре фигуры, сидящие на мате. В очертаниях трёх угадывались школьные костюмы, а на шеях затухающими угольками едва краснели пионерские галстуки. В четвёртой плавность линий указывало на школьное платье. У девочки поблескивал комсомольский значок, приколотый к уже заметно округлившейся груди.