И Гермиона невольно соглашалась с ним. Сбитая с толку, она начинала по-другому смотреть на вещи. Ещё неосознанно начинала корить своих друзей за узость взглядов, упрекать их в нежелании хотя бы просто понимать врага.

Пришлось признать правомерность замечаний Волдеморта. Поддаваясь естественному порыву, она стала вспоминать все «ошибки» своего друга Гарри. Его неприязнь к Снейпу на первом курсе, нежелание принимать чью-либо помощь (в особенности потому, что он считал, будто никто не видит декана Слизерина по-настоящему) едва не погубили их троих, лишили мир Философского Камня, а мистера и миссис Фламель – жизни. Если бы тогда они просто сказали МакГонагалл о своих подозрениях, если бы не полезли в люк втроём – Квирелл никогда не достал бы камень из зеркала, ничего не было бы.

Но то, да и многое другое, – дело давнее. А Сириус? Окклюменция, которой Гарри принципиально не хотел учиться? Ужасная, страшная… ошибка. С парадоксальной очевидностью приходилось признавать, что действительно – всякое зло, совершённое Гарри, Гермиона и все остальные неизменно считали лишь досадной, ужасной ошибкой. Многочисленными ошибками, за которые ему же, Гарри, следовало сочувствовать. Учебник Снейпа; неизвестное проклятье, которым он чуть не убил Драко Малфоя; то, что на втором курсе не рассказал директору о странном голосе в стенах школы… Директор.

Ошибки Альбуса Дамблдора, как же много было их. Слишком много страшных ошибок. И всё равно понятие «зло» не вязалось ни с Гарри, ни с Дамблдором. Хотя, по большому счёту, ведь это действительно было несправедливо…

…Общение с Беллатрисой доставляло Гермионе странное пугающее удовольствие. Её отношение к этой женщине стало противоречивым: хоть гриффиндорка и знала многое о миссис Лестрейндж, видела она её лишь однажды, в Министерстве магии. В ситуации страшной, но именно Беллу там и тогда она помнила совсем недолго. Как-то сразу и быстро они разбежались по Отделу Тайн, потерялись в кошмаре происходящего – и всё перепуталось, закружилось, смешалось... Чёрная полутень, кривлявшаяся в Зале Пророчеств, плохо соотносилась сейчас в сознании Гермионы с той величавой колдуньей, которую, отдавая дань начатой в первый день игре, она теперь называла Maman.

Беллатрисе, получившей взрослую дочь, было о чём ей поведать, и было чему её научить. По негласному велению Волдеморта она рассказывала о своём прошлом, о своей молодости – всё это было интересно и увлекательно. И в результате Гермиона перестала видеть в ней врага, убийцу. Эти два образа – та Беллатриса Лестрейндж, о которой она раньше слышала, и эта ведьма, её мать, – они просто не сплелись воедино, разделились где-то на уровне подсознания. Гермиона стала воспринимать её как советчицу. Пусть разумом и осознавала – Беллатриса Лестрейндж могла бы, не дрогнув, убить своего ребёнка, если бы так повелел Тёмный Лорд.

Но Гермиона уже понимала, что он не сделает этого. Волдеморт задумал на её счёт нечто куда более грандиозное – юная ведьма боялась это признавать, но Тот-Чьё-Имя-Боятся-Называть, казалось, действительно решил воспитать свою наследницу…

Тётя Нарцисса за эту неделю позволила открыть книгу своей души только на заглавной странице. Уже не обложка, но ещё далеко не суть. Гермиона не была уверена по поводу своих чувств к этой персоне.

– Нарцисса – особый цветок. Экзотический. Я сам не всегда могу разобраться с его ароматом. В этой женщине есть загадка, Кадмина. Её проблема в том, что маска, которую надели на неё в отрочестве, стала уже её лицом, и она перестала снимать её даже наедине с собой. Эта личность интересна, тебе стоит узнать её получше.

С Драко Малфоем было гораздо сложнее. Когда на следующее утро после первого разговора с отцом Гермиона оказалась за обеденным столом с этим юношей, чуть было не разразился грандиозный скандал. А правда для младшего Малфоя стала ещё большим ударом, чем для самой Гермионы. Казалось, уж от его-то мира точно остались одни руины, и в душе – хотя разума хватило на неумелую фальшь – он возненавидел кузину больше всех своих врагов вместе взятых.

После того страшного года, который ему довелось пережить, Драко хотелось вернуться домой и уж там-то заставить всех сполна искупить перенесённые им беды и унижения. Но в поместье Малфоев всё ещё обитали его тётя Беллатриса и сам Волдеморт. После массового ареста в Министерстве здесь, правда, стало поспокойнее, а незадолго до приезда Гермионы съехали даже немногочисленные оставшиеся на свободе Пожиратели, из тех, кому некуда было податься. Но Тёмного Лорда и тётки было вполне достаточно.

«Держать спину прямо», лишних мыслей не допускать, быть пай-мальчиком и душкой, всеми силами стараясь заработать прощение за свои бесчисленные ошибки – вот правила, по которым приходилось жить Драко Малфою после того, как он феерически покинул Школу чародейства и волшебства «Хогвартс» этим летом.

Зло можно было срывать только на матери, да и у той уже сдавали нервы.

И тут – апофеоз всего, что только могло присниться Драко Малфою в ночных кошмарах. Грязнокровка Грэйнджер, Грэйнджер – подружка проклятого Поттера, Грэйнджер – всезнайка, которая училась лучше его по всем предметам, которая осмелилась дать ему пощёчину, которая имеет возможность закончить образование, тогда как он – он, Драко Люциус Малфой, – вынужден прятаться, как последняя крыса! Эта самая Грэйнджер оказывается ни много ни мало дочерью Тёмного Лорда!

Её селят в его, Драко, доме, она осмеливается давать ему, Драко, какие-то указания, она запросто общается с Тёмным Лордом, её не презирает тётушка, ставшая совершенно невыносимой после всех постигших младшего Малфоя неудач…

Грэйнджер всё сходит с рук, а он, Драко, должен кипеть и сдерживаться, завязываясь узлом от злости и ненависти к этой проклятой грязнокровке. О, она всегда будет лишь поганой грязнокровкой, эта тварь, из-за которой его безрадостное существование превратилось в ещё более мрачный кошмар…