– А как он замок уместил в дупле?

– С помощью магии, Ана. И вот, примчали феи старушку к его дереву, и навстречу им выходит Стрибор. «Я СТРИБОР, ЛЕСНОЙ ЦАРЬ! КТО ИДЕТ?» – басом проревел отец точно под стать Стрибору – «Я – Брунгильда, и мой сын взял замуж злую женщину-змею!» – пропищал он.

– Брунгильда? – спросила я.

Меня посмешило забавное имя – отец для этой сказки каждый раз придумывал новое.

– «Ах, да, Брунгильда, о твоих невзгодах я знаю и могу тебе помочь. Как тебе известно, я очень силен и многое умею. – Отец выпятил грудь и упер руки в бока. – С помощью моей невероятной магии я могу вернуть тебя во времена твоей юности. Я заберу твои последние пятьдесят лет, и ты снова станешь молодой и прекрасной!» Женщина обрадовалась, что сможет вернуть свою молодость и вырваться из лап злодейки-невестки. И согласилась. Тогда Стрибор стал стягивать клубы магии со всего леса. – Отец выдержал паузу, одновременно изобразив, как эффектным жестом стягивает магию. – И возникли перед ними исполинские ворота. Стрибор сказал женщине, что стоит ей пройти через них, как она вернется назад во времени. Женщина уже одной ногой ступила за порог, как вдруг спохватилась: «Погоди! А как же мой сын?» Стрибор усмехнулся на такой глупый вопрос: «А откуда ему взяться в твоей новой жизни, в юности?» Тут женщина отстранилась. «Я уж лучше сына сохраню, чем буду припеваючи жить без него», – сказала она. И вмиг, – отец щелкнул пальцами, – Стрибор исчез, и лесные чары развеялись. А злая невестка опять обратилась в змею. Ведь в лес вошла та, кому родные горести были дороже всех благ на свете, и сняла заклятье.

Отец по самый подбородок накрыл меня одеялом.

– Понимаешь, Ана? Даже когда нелегко, за что-то стоит побороться.

– Наверное, да.

На меня вдруг опять навалилась усталость.

– Вот и ладно, – ответил он и поцеловал меня в лоб. – Laku noc.

Он вернул книжку сказок на полку и выключил лампу, а я уткнулась в складки дивана.

Два дня спустя в президентский дворец попала ракета. Мы с одноклассниками сидели в убежище и ждали сигнала отбоя, чтобы вырваться из заточения полумрака и плесени. В этом убежище койки были трехъярусные, и, дожидаясь своей очереди на велогенератор, мы затеяли игру, где нужно было вскарабкаться на самый верх и спрыгнуть, а выигрывал тот, кто громче всех шмякался подошвами кроссовок о цементный пол. Наша учительница, которая такие атлетические выходки обычно быстро пресекала, строго велела не переломать кости, но останавливать нас не стала. В этот раз все как-то затянулось. Я мельком оглядела мясника, самоназначенного караульного, с дряблой фигурой, перетянутой кровавым передником. Из нагрудного кармана у него торчала переносная полицейская рация, и он шептался о чем-то с кассиром из соседней лавки. Вдруг мясник обернулся и почти что судорожно стал возиться с дверными засовами – я ни разу не видела, чтобы он так быстро орудовал своими пухлыми руками за прилавком.

– А разве был сигнал? – спросил Лука.

Я сигнала не слышала, но дверь отворилась, и хилые детские ноги не вынесли натиска толпы, хлынувшей вверх по ступенькам. К тому же нам не хотелось пропустить все веселье. Напирая друг на друга, мы с одноклассниками выбрались по лестнице на свет.

Сначала – запах. Землистый запах горелого дерева, химозная вонища от расплавленного пластика и какой-то кисловатый, непонятный смрад. Как оказалось, запах плоти.

А потом – дым: над центром города клубились три столба, расползаясь вширь плотной темно-красной завесой.

Тут уже треволнения и веселье сменились откровенным страхом. Голова шла кругом, будто кто-то затянул посередине веревку и выкачал весь воздух. Где-то за спиной учительница кричала, чтобы мы расходились по домам. Однако все, кто выбрался из убежища, как один пошли на место взрыва. Я схватила Луку за руку, девочка сбоку вцепилась мне в футболку, и другие тоже стали подтягиваться, пока весь класс не образовал сумбурную людскую цепочку. Страшнее было оказаться порознь, чем идти в горящий город.

Мы добрались до подножия каменной лестницы, ведущей в центр города, к Банским дворам. Лестницу полиция уже оцепила, и мы просочились мимо столпившихся взрослых, взобравшись на бетонную террасу, чтобы рассмотреть получше. На неделе мой отец работал в центральном офисе транспортной службы, но по каким дням, вспомнить не получалось. Взрыв же прогремел не слишком близко, чтобы и его задело? Сквозь дымку ничего не было видно, и я вглядывалась в лицо каждого попадавшегося на глаза плечистого мужчины, но отца так и не нашла.

Отовсюду доносились обрывки противоречивых новостей:

– Слышали? Президент взорвался прямо за рабочим столом!

– Да ладно, они ж его неделю как в бункер отправили.

– А вы слышали? С ним и жена была!

Сзади послышался чей-то голос:

– Детишки, вы тут что, одни?

Мы с одноклассниками напугались, что кто-то вдруг заговорил именно с нами, а не у нас над головами, так и обожгло испугом, будто нас поймали за списыванием на контрольной по математике. Я обернулась и увидела репортера – тот держал большущий микрофон и возился с проводком от наушника. Одет он был в серый жилет с нейлонно-металлическим отблеском.

– Мы не одни, – стала оправдываться я. – Мой папа тут…

– А вам-то что? – перебил нас Лука, выпятив грудь под стать массивному жилету репортера.

Тут подоспел и оператор, думал детишек заснять, но репортер вдруг замялся.

– Шли бы вы домой, – сказал он и в смятении выдал свой французский акцент.

Его чужеродность смела последние крупицы авторитета.

– Сами домой езжайте, stranac [3] , – расхрабрившись, ответила я.

Наши все захихикали, и я стояла, упиваясь, хоть и мимолетным, одобрением девчонок. Во мне кипели отвага и даже какая-то сила.

– Stranac, stranac, – вторили наши.

Один швырнул в репортера огрызком от яблока и попал прямо в жилетный наплечник.

– Да мне-то что, хоть все тут подорвитесь, шушера цыганская! – крикнул он.

Он жестом скомандовал оператору отойти на пару метров, чтобы мы не влезли в кадр, и начал репортаж заново.

Рядом с дворцом прогремел еще один взрыв, и ударная волна прокатилась вниз по склону. Тонюсенькая, с прядку волос, трещинка в бетоне протянулась прямо у нас под ногами. Разойтись по домам показалось вдруг не самой глупой идеей. Мы пустились наутек и пронеслись с Лукой по Илице, пока наши пути не разошлись.