– Варя, я…

– Нам ехать надо, – оборвала я капитана и первой заскочила в карету, не дожидаясь помощи. Это было ошибкой. Мезенцев поднялся следом и сел, но не рядом, на напротив, так чтоб видеть моё лицо.

– Варвара Михайловна, нам поговорить надобно.

– Нам не о чем разговаривать, Алексей Фёдорович, – отозвалась я со всей строгостью, на которую была способна. – И более давайте прошлое не тревожить.

В этот момент, как назло, карета наехала колесом на камень, меня подбросило куда-то сперва вверх, а потом – вперёд, прямо на капитана.

– Ох…

Кажется, я заехала ему головой в челюсть.

– Простите, – я подняла голову и хотела отсесть на свое место, но меня удержали.

– Алексей Фёдорович!.. – я возмущённо уперлась ладонями ему в грудь и подняла голову. Его лицо было близко, очень близко. И смотрел он… Лучше бы и вовсе не смотрел, чем так! Я невольно облизала разом пересохшие губы. Это оказалось последней каплей. Мезенцев стиснул меня в объятиях так, что б я не могла пошевелиться, а потом… Поцеловал! Я хотела было возмутиться, но… в его объятиях было так тепло, а поцелуй кружил голову.

– Приехали, барин!

Голос кучера заставил нас опомниться.

– Да как вы… да… – от возмущения я не могла найти слов. И не только от возмущения: голова всё ещё кружилась, а по телу разливалась томная нега. – Я вам не Каменская, чтобы со мной так!

Я выскочила из кареты. Как назло, подол платья зацепился за ступеньку, я дёрнула, раздался треск.

– Ну вот, ещё и это!

В носу противно защипало, а глаза стали подозрительно мокрыми.

– Как так? – раздалось над моим плечом. Судя по голосу, капитан злился. – Варвара Михайловна!

Он резко развернул меня и опешил.

– Ты… ты плачешь? Варя, Варенька, родная моя…

Я снова была прижата к широкой груди. Шерсть плаща колола щёку, а дышать стало тяжело.

– Прости меня, вот я дурак, – шептал Мезенцев, осторожно поглаживая меня по лопаткам. – Не сдержался, не утерпел…

– Прекрати, – я напоследок шмыгнула носом и отстранилась. – На нас люди смотрят!

– Да пусть смотрят! – Он махнул рукой в сторону случайных прохожих, с осуждением глядящих на нас.

– Это тебе «пусть», а что как императрице донесут?

– И кто же этим заниматься будет? – хмыкнул капитан. Он снова подвёл меня к карете, кучер которой старательно отворачивался от нас, делая вид, что ничего не происходит.

– Посиди тут, я мигом! – Алексей помог мне подняться.

– Ладно, – идти в казённое учреждение заплаканной действительно было не лучшей идеей. Мезенцев действительно не заставил себя ждать. Он залез в карету, насвистывая под нос какой-то марш.

– Госпожа Симаходская проживает в качестве компаньонки княгини Голицыной на Гороховой, – довольный донельзя, сообщил он. – Княгиня, кстати, имеет выезд: четвёрка серых, читай: белых коней и расписную карету. Трогай!

Последнее относилось к кучеру. Он хлопнул вожжами:

– Но, залётные.

Карета двинулась с места. Заметив, что мой спутник пристально рассматривает меня, я отвернулась к окну, но это не помогло.

– Так всё же при чём тут Каменская? – вкрадчиво спросил он.

– Да ни при чём, так, к слову пришлась, – буркнула я.

– Варвара Михайловна, ну мне-то не врите! Тем более у вас это всегда плохо получалось!

– Зато у вас целоваться хорошо, – выпалила я. – И со мной, и с Каменской!

– Когда это я… – Мезенцев нахмурился, а потом изумлённо взглянул на меня. – Так вот оно что! Вы тогда видели?!

– Да. И не имею никакого желания дальше продолжать этот разговор!

Но меня не послушали.

– Вот я дурак, всё голову ломал!

– Жаль не сломали.

В ответ Мезенцев лишь счастливо рассмеялся, заставив меня заскрежетать зубами.

– Мы после поговорим, во дворце, – пообещал он.

Дом княгини – жёлтый с белым рустом и огромными арочными окнами второго этажа – знали все. Мы вошли в просторный вестибюль и остановились у лестницы, ступени которой вели к камину с огромным полуциркульным зеркалом. Дальше лестница, как и положено, раздваивалась. Лакей, которому мы сказали доложить, появился по правую сторону.

– Княгиня вас примет! – торжественно произнёс он.

– Ещё бы не приняла, – еле слышно прошептал Мезенцев. – Я ж рекомендательно письмо Александра Христофоровича показал, а люди его сейчас за домом следят.

Я только хмыкнула, прекрасно понимая, что имя графа Бенкендорфа открывает любые двери.

Княгиня принимала нас в гостиной, голубые стены которой были украшены белой лепниной. Сама хозяйка сидела в кресле у камина. Немолодая, надменная женщина с чепцом на седых кудрях и растительностью на лице, Голицына давно получила прозвище «усатая княгиня». Она щурилась, пытаясь всмотреться в наши лица, – поговаривали, что зрение начало её подводить. Я присела в реверансе, а Мезенцев почтительно поклонился.