Сейчас пресс-атташе быстро отставил поезд в сторону – секретарь сообщил, что на линии очень важный звонок. Махони снял трубку и голос его стал еще искреннее, еще мягче:

– Да, Фрэнк. Конечно. Конечно. Да, Фрэнк.

Закончив, Махони тихо положил трубку на рычаг и объявил своему штату, что Фрэнк Синатра отправился на личном самолете в Палм-Спрингс, чтобы провести выходные на своей вилле. Лететь туда от его дома в Лос-Анджелесе всего шестнадцать минут. И Махони снова в тревоге: «Learjet», ведомый пилотом Синатры, – точная копия другого самолета, который только что потерпел крушение над Калифорнией.

Следующий понедельник выдался в Калифорнии пасмурным и не по сезону прохладным. В этот день более сотни человек собрались в белой телевизионной студии – огромном помещении с гигантской белой сценой, где белым выкрашены все стены, где с потолка свисают десятки ламп и люстр: не студия, а гигантская операционная. Здесь телеканал NBC наметил снять часовую передачу: ее покажут в цвете 24 ноября, и она отразит, насколько это возможно в столь краткий промежуток времени, всю 25-летнюю карьеру Фрэнка Синатры в шоу-бизнесе. В этой передаче, в отличие от документального фильма CBS, не будет и намека на ту область жизни, которую Синатра считает частной. В этом шоу Синатра споет несколько своих хитов, что перенесли его из Хобокена в Голливуд; изредка эти номера будут перемежаться отрывками из его фильмов да рекламой пива «Будвайзер». До простуды идея необычайно воодушевила Синатру; он увидел в ней возможность не только порадовать старых поклонников, но и блеснуть талантом перед фанатами рок-н-ролла, в каком-то смысле бросить вызов The Beatles на их поле. В пресс-релизе, который подготовило агентство Махони, подчеркивалось: «Если вы устали от юнцов с гривами, под которыми можно спрятать ящик дынь, вы наверняка отдохнете душой, наслаждаясь телефильмом под названием «Синатра – человек и его музыка».

Но сейчас в этой студии NBC в Лос-Анджелесе царит напряженная атмосфера: никто не знает, как будет звучать голос Синатры. Сорок три музыканта оркестра Нельсона Риддла уже на месте; кое-кто разыгрывается на белом помосте. Дуайт Хемион, моложавый светловолосый режиссер, расхваленный за телефильм о Барбре Стрейзанд, сидит за стеклом аппаратной, откуда видны оркестр и сцена. Операторы, техники, охранники, рекламные агенты «Будвайзера» стоят между осветительными приборами и камерами – все они ждут, как и десяток секретарш, которые вообще-то работают в других частях здания, но просочились сюда посмотреть.

За несколько минут до одиннадцати по длинному коридору, ведущему в студию, проносится слух, что Синатра идет от автостоянки к зданию и выглядит превосходно. Радость охватывает всех собравшихся, но по мере приближения худощавой, шикарно одетой фигуры к студии их счастье сменяется отчаянием: это вовсе не Синатра, а его дублер Джонни Дельгадо.

У Дельгадо походка Синатры, стать Синатры, и в определенном ракурсе он смахивает лицом на Синатру. Правда, держится довольно скованно. Пятнадцать лет назад, в начале своей актерской карьеры, Дельгадо пробовался на роль в фильме «Отныне и во веки веков». Его утвердили, но потом он узнал, что будет лишь дублером Синатры. В последнем фильме Синатры «Нападение на «Королеву», где Синатра с подельниками пытается угнать лайнер «Куин Мэри», Джонни Дельгадо дублирует Синатру в сценах в воде; а сейчас, в студии NBC, его задача встать под неумолимые телевизионные софиты и разметить для операторов места, где должен будет находиться Синатра.

Пять минут спустя входит настоящий Фрэнк Синатра. Он бледен, голубые глаза, кажется, слезятся. Он так и не долечил простуду, но все-таки попытается спеть – сетка вещания очень плотная, и на аренду оркестра, съемочной группы и телестудии уже ушли тысячи долларов. Но когда он выглянул из маленького репетиционного зала, где распевался, в студию, то увидел, что сцена и помост оркестра совсем не рядом, как он просил – и губы его сжались от еле сдерживаемого гнева. Через мгновение из репетиционного зала послышались удары кулака по крышке рояля и негромкий голос аккомпаниатора Билла Миллера:

– Ради бога, не расстраивайся, Фрэнк.

Потом к нему зашел Джим Махони и еще кто-то, они сообщили, что, по слухам, в Нью-Йорке рано утром умерла журналистка Дороти Килгаллен. Долгие годы она была заклятым врагом Синатры; он тоже отзывался о ней весьма нелестно, выступая в ночных клубах, но, узнав о ее смерти, не выдал своих чувств.

– Дороти Килгаллен умерла, – повторил он, выходя в студию. – Что ж, пожалуй, придется изменить всю программу.

Музыканты взялись за инструменты и застыли на стульях. Синатра несколько раз откашлялся и, отрепетировав несколько номеров с оркестром, вполне прилично спел «Don’t Worry About Me [8] », но, не зная, долго ли выдержит голос, вдруг заторопился.

– Мы будем снимать, вашу мать, или нет? – крикнул он, обратив взгляд к аппаратной, где сидели режиссер Дуайт Хемион и его помощники. Там, кажется, никто не поднял голову – все смотрели на пульты управления.

– Мы будем снимать, вашу мать? – повторил Синатра.

Ассистент режиссера, стоящий в наушниках возле камеры, дословно передал на режиссерский пульт реплику Синатры: «Мы будем снимать, вашу мать?»

Хемион не ответил. Возможно, его микрофон был выключен – трудно сказать, поскольку из-за яркого освещения студии аппаратная была погружена в тень.

– Может, мы уже наденем пиджак с галстуком, – продолжал Синатра, одетый в желтый свитер с высоким воротом, – и будем снимать?

Внезапно из динамика донесся очень спокойный голос Хемиона:

– Фрэнк, а мы не могли бы еще раз повторить…

– Нет, – рявкнул Синатра, – мы не можем еще раз повторить!

Молчание со стороны Хемиона, длившееся секунду или две, было вновь прервано Синатрой:

– Когда мы перестанем пользоваться допотопными средствами, как в пятидесятом, то, может быть…