Тело вздрогнуло, явно не ожидая подобного поворота. Знакомые голоса раздавались где-то совсем рядом, по ту сторону мрака. Пришлось приподнять голову, а голова чертовски болела, голова пыталась что-нибудь сообразить. Наконец, она сообразила, что научилась думать, и начала этим заниматься. А думать, собственно, было и незачем. Все и так было ясно как дважды два. Кстати, арифметические операции Лысый предпочитал производить на калькуляторе (дела с математикой у него обстояли не лучшим образом). Но не в этом дело. Дело было в том, что ночной ловелас находился в разорванной им самим же ночью палатке и бессвязно хрипел. Горло ныло от боли, а правое плечо и запястье онемели.

– Вот хренота, – подумал Лысый, пробираясь через кучи всякого хлама к выходу, – должно быть, здорово накачался вчера. Эй, где вы! Черт побери.

– О! Медведь! Проснулся!

Голоса принадлежали приятелям, окружившим вылезшего Лысого со всех сторон, и с дружеской иронией шутившим над его довольно помятым видом.

– Ты что с палаткой сотворил? Решил помочиться с другой стороны хребта? – неслось с одной стороны.

– А может, он с местным тезкой в любовь играл? – донимали с другой. – Ха-ха-ха.

– Наверное, не с одним, а с двумя или тремя сразу, смотри, как его шатает! А, медведь? Что молчишь? Ты презервативом у них был, что ли?

– Какие все-таки замечательные у меня друзья, – подумал еще раз Лысый, а вслух спросил:

– Вы, олени! Сколько сейчас времени? Дайте чего-нибудь выпить.

Но шутники не унимались.

– А что, твои коллеги не накачали тебя разве белковым коктейлем?

– Да пошли вы все в задницу! Который час?

– Ты что, смотреть разучился? У тебя же котлы на руках.

Лысый взглянул на правую руку, на которой всегда носил часы, хотя и не был левшой (друзья поначалу пытались докопаться до истинной причины явного неудобства, но, так и не получив вразумительного ответа, вынуждены были оставить его в покое. А причина была до банальности проста: подаренные когда-то на день рождения первые « Командирские» Лысый по незнанию нацепил на правое запястье, и с тех пор не мог расстаться с дурной привычкой). На ней сквозь треснутое защитное стекло трехчасовой инвалидной улыбкой искореженно улыбался «Командирский» циферблат. Лысый улыбнулся ему в ответ:

– Три часа, что ли?

– Ты че, туловище, спятило совсем? Еще и двенадцати нет; вот она, бутылка спирта! До добра не доводит!

Дружеские нотки приятелей начали скатываться к минорной плоскости. Лысый понимал, что он чего-то недопонимает.

– Какая бутылка?

– Какая, какая! Обыкновенная! С обыкновенным спиртом! C2H5OH! Ты че, действительно не хрена не помнишь?

Лысый отрицательно замотал головой. Его мутило. Мысли никак не могли сосредоточиться. «Разорванная палатка, разбитые часы, чертов спирт…».

– С каким спиртом? Я никакого спирта в глаза не видел!

– А это что? Коровы наддали?

Один из собравшихся, по прозвищу Слон, резко сменил тон и, наклонившись к костру, поднял пустую поллитрушку.

– Это же керосин. – Лысый устало развел руками, а слон, безнадежно вздохнув, уселся среди валунов.

– Мы специально подальше от тебя, идиота, спрятали! Еще и этикетку другую наклеили; думали – не сообразишь. А ты, тварь, все равно отыскал! Нюх у тебя на это дерьмо, что ли?!

– Да я его не пил сроду!

– Ну да, иди в зеркало глянь. Иди, иди, чего стоишь! Паха, дай ему прибор.

Еще один из соратников сочувственно протянул бедолаге бритвенный футляр и, кашлянув, добавил:

– Только не пугайся. С кем не бывает?!

Лысый осторожно-осторожно совместил углы зрения и отражения. Из зеркала на него смотрел только что оживший покойник с почерневшим лицом, впалыми глазами и с темно-фиолетовыми, разбитыми в кровь губами. Композицию довершала революционная копна взбунтовавшихся волос. И все это, насколько понимал сам обладатель бесценного сокровища, принадлежало именно ему.

– Вот это номер! – выдавил он из себя и продолжил осмотр. Середину бледной, как добрачная простыня, шеи кольцевала обручальная полоса цвета окровавленных губ. Дальше взгляд упал на запястье. Там картина с ошейником повторилась. Лысый застыл. Он силился переварить полученную информацию. В его мозгу что-то никак не срасталось и не складывалось. Голова от перенапряжения готова была вот-вот взорваться. Лысый думал.

– Эй, Медведь! Что с тобой? Череп переклинило? Смотри, прибор не урони.