Григорий дождался, когда наговорится проверяющий, и, глядя на него, как на ребёнка, сказал:

– Вы на меня не кричите, не надо. Если вы проверяющий и знаете свои обязанности, вот и помогите мне. В должностных инструкциях проверяющих чёрным по белому написано так: «Оказывать помощь экипажам». Вот и оказывайте. Вот оперативная машина, – ткнул пальцем на трёхколёсный мотороллер, – съездите к председателю, поговорите с ним. Возможно, он вас послушает. Меня не хочет. Только учтите: ваша белая рубашка через несколько минут станет чёрной, дорога очень пыльная. И ещё. Почему я должен выколачивать то, что предусмотрено договором? Почему мы свои обязанности выполняем, а заказчик не хочет? И почему вы спрашиваете организацию работ с меня, а не с заказчика? И объясните, в чём моя вина? Ну и последнее: если вы хотите снять меня с точки – снимайте. Я вам ещё спасибо скажу, потому что два месяца дома не был. А у меня тоже вообще-то семья.

– Так почему же нет противопожарных средств? – круто сбавил тон проверяющий.

– Потому, что их вообще нет в колхозе. Есть в школе. Но я не могу отобрать их у детей. Да и толку от них! Они десять лет не проверялись.

– А оперативная машина? Что же, лучше этого драндулета ничего не нашлось?

– В колхозе всего десять машин на ходу. И, как сказал председатель, три машины на аэродроме он не может держать.

– Почему три?

– Одна – под бензин, вторая, чтобы воду для ядов возить, ну а третья вот, – кивнул на мотороллер, – оперативная. Экипаж возить, сигнальщиков и прочее.

– Ну и какие же меры принимались для наведения порядка?

– Говорил с председателем – бесполезно. Звонил второму секретарю райкома, тот помочь обещал, но оказался, простите, болтуном. Просил разрешения у базы перелететь на другую точку, но получил отказ. Вот и сидим тут…

Бек-то понимал, что ещё несколько дней самолёт на точке простоит, а потом председатель подпишет документы, так лучше и мороки меньше. И лети тогда Долголетов на все четыре стороны. Но об этом не догадывался высокий чин, ему и в голову не могло такое прийти.

Комиссия написала в журнал проверяющих кучу замечаний и запретила работать до устранения их недостатков. На Долголетова уже никто не кричал, а вроде бы даже зауважали. Расписавшись в журнале замечаний, высокий чин с сопровождающими погрузился в самолёт и улетел с чувством выполненного долга. Кто он и какую должность занимал в столице, они так и не узнали, поскольку чин так стремился поскорее вернуться в цивилизацию, что даже забыл представиться. И хотя этот экипаж был не с его эскадрильи, Бек, верный привычке, напомнил Долголетову:

– Ты тут, Григорий, не наглей. Осторожней будь с приписками. Этот олух, – кивнул на входящего в самолет чина, – в нашем деле ни уха, ни рыла. Так ведь с управления инспекторы – не дураки. Не нарвись!

– Не в первый раз, – печально улыбнулся командир звена. – Сами же видите – организации никакой. Если председатель не хочет работать, как его заставишь? Но самолёт держит, райкома боится.

Примерно по такому сценарию работали все проверяющие. Прилетали или приезжали, находили недостатки, записывали в журнал замечаний, запрещали работу до устранения и улетали. Или уезжали. С заказчиками встречаться никто не хотел. Исключение составлял только заместитель Байкалова Виктор Токарев. Парень интеллектуальный и хитрый, он был скор на решения, умело применял дипломатию и, встречаясь с заказчиками, иную проблему решал за несколько минут.

Заканчивался ещё один рабочий день великой страны. Во всех её городах люди стремились уйти с работы раньше, чтобы успеть в магазин и занять очередь за продуктами. Ибо полки магазинов пустели пропорционально нескончаемой болтовне нового генерального секретаря, в котором люди начали разочаровываться. А вполне возможно, что это саботаж «старой гвардии», которая не хотела и не желала никакой перестройки, ибо она, эта гвардия, жила по давно отработанной ещё со сталинских времён схеме специальных распределителей на всё и вся. У них были свои спецбуфеты, спецмагазины, спецполиклиники, спецбани, спецугодья, где выращивались экологически чистые продукты, спецателье, спецсалоны, спецдачи, спецмашины, спецквартиры, спецсанатории, спецсамолёты, спецаптеки, спецохрана. Это было своего рода богатое государство в государстве нищего народа, никогда не знавшего лучшей жизни. В том государстве не знали слова дефицит, в их магазинах не было очередей и там не знали неприкрытого хамства продавцов. Там не было бичей и бомжей, не было отвратительного мерзкого пьянства и грязи загаженных подъездов спальных районов с неработающими лифтами, с бесконечными отключениями воды, с забитыми вонючими мусоропроводами и использованными шприцами и презервативами.

По пяти ниткам нефтепровода «Дружба» на запад под давлением нескольких десятков атмосфер текла целая река нефти, равная Волге. Утекало народное достояние, невосполнимые запасы. Ах, Россия! Чем будут обогреваться в лютые зимы твои города, когда в третьем тысячелетии эти запасы кончатся? Думает ли кто об этом?

А обратно с запада в страну текла река нефтедолларов – специальной бумаги с изображениями президентов одной из самых свободных и демократических стран мира. В отличие от невосполнимой нефти бумагу эту можно штамповать сколько угодно. И они её штамповали.

Куда потом уходили эти доллары, народ не знал. И сколько и на что тратились – тоже не знал. Зато знал, как хорошо живут в Кувейте, Саудовской Аравии, ОАЭ. И в «государстве в государстве». За такие же нефтедоллары. Там их хватало.

Последний час Бек сидел в кабинете один. Его начальник штаба – бывший лётчик, списанный по здоровью, отпросился пораньше, чтобы успеть в поликлинику на приём к врачу. Известно, что там нужно сидеть в очереди, иногда не один час.

Он бросил взгляд на часы, висящие на стене, и выругался. Часы стояли. Ах, да, он ведь уже пытался их сегодня запустить. Посмотрел на свои ручные. До конца рабочего дня было ещё больше часа. Встал и направился в кабинет к Чувилову. Тот по прежнему рылся в своих графиках, нацепив на нос сразу двое очков. Увидев удивлённый взгляд командира, пояснил: