Жило в доме и ещё одно существо. Поначалу Лара периодический шум на чердаке воспринимала как охоту Пашки на приблудных полёвок, но, как выяснилось чуть позже, дело было совсем в другом. Когда кот отправлялся в свой очередной недельный поход, то бабушка, к удивлению Лары, продолжала наполнять его деревянную плошку козьим молоком, и это молоко, к ещё большему удивлению, кто-то всякий раз выпивал. Может быть, это ёжик, полагала Лара. Но плошка опустошалась даже зимой, а зимой, насколько она знала, все дикие ёжики спят. Лара долго мучилась над этой загадкой, но так ничего толкового и не придумала, и однажды просто решила спросить об этом у бабушки.

– Да Колька это, – ответила та.

– А кто такой Колька?

– Домовой. Кто ж…

Больше бабушка ничего не добавила, словно это была настолько очевидная вещь, что не стоило о ней и рассусоливать.

Ларе, однако, сделалось после этого ещё интересней. Как-то зимой, пожаловавшись, что на печке ей слишком жарко, попросилась она спать на широкой лавке возле стены напротив. Оттуда имелся отличный обзор на плошку с исчезающим молоком. И этот план у Лары сработал! Она собственными глазами сумела увидеть Кольку. Ну, не то чтобы прямо увидеть, как, например, Пашку, а скорее почувствовать и чувства эти превратить в зрительный образ. Колька оказался маленьким почти человечком, сантиметров пятнадцать ростом и весь, как ёжик, покрытый длинными пушистыми волосами. Иногда он передвигался как бы на двух коротеньких ножках, тихо топоча по половицам, но чаще всего перекатывался, как мячик, и тогда его не было слышно вовсе. Лара очень обрадовалась такому открытию и, успокоившись, перебралась вскоре обратно на печку. Чуть позже у неё с Колькой началось что-то вроде игры – тот стал воровать из курятника яйца и прятать их в укромных местах, а Лара должна была их найти. Ей эта игра нравилась, однако бабушка на их баловство только хмурилась и мотала озабоченно головой.

К десяти годам Лара довольно сносно научилась читать, могла складывать в столбик числа, чертить мелом на отполированном камне геометрические фигуры, которые Бодя всё время норовила слизать языком. На этом бабушкины знания заканчивались. Она сокрушалась, что не может дать своей внучке большего. Ведь не два же века ей жить. Рано или поздно Лара останется одна, и ей придётся как-то определяться в этой суровой жизни. Мама Люся, по доходившим до Розы слухам, совсем потеряла человеческое обличье, и надежд на неё не было никаких. Можно было, конечно, добраться до города, обратиться в какие-нибудь службы по опеке детей и определить девочку в детский дом, но такая мысль пугала Розу больше, чем смерть – она видела и чувствовала, как люди становятся всё безразличнее и злее друг к другу, а душа Ларочки была, словно хрустальный шар, от одного неосторожного движения могущий разлететься на осколки, которые никогда не склеишь. Эта девочка была особенной, не похожей ни на кого другого и пока ещё не способной справиться с тем, что предложит ей несущийся к пропасти на всех парах мир. Ей следовало окрепнуть, получить своего рода прививку, столкнуться первый раз с чем-то неодолимым и, наперекор всему, одолеть, суметь выработать в душе механизм выживания и сохранения своего истинного предназначения. Само собой, Роза не формулировала это такими словами, но чувствовала именно так. И бабушка все усилия свои направила на то, чтобы научить Лару тем вещам, в которых сама разбиралась лучше всего – травы, заговоры, обереги, особое понимание природы и помыслов людей, становившихся год от года всё более и более меркантильными и далёкими от истинных смыслов, под коими Роза понимала беззаветное служение светлым силам природы. Светлыми бабушка считала души ручьёв и безымянной речки, протекавшей в километре от их избушки. Светлыми были существа, берегущие травы, деревья и всю корневую систему. Без их согласия и благословения нельзя было ничего брать у природы. К бабушкиному разочарованию, у Лары плохо получалось справляться с целебными отварами, да и заговоры девочку больше пугали, чем привлекали своими таинственными ритуалами. Но перед Ларой открылось совсем другое – она воочию научилась наблюдать явления, о которых Роза знала только в теории: Лара видела то, что в фольклоре обычно именовалось гномами и эльфами, только видела она их несколько в непривычном образе и не с теми характеристиками, которыми их привыкли по традиции наделять. Она научилась контактировать с ними, научилась осознанно общаться – и это было невероятно. Особенно же умилял Лару вид крохотных существ, задача которых состояла в том, чтобы охранять и выпестовывать корни и семена растений. Сами корни и семена, когда удавалось Ларе настроиться на нужный лад, представали перед её внутренним взором светящимися, вспыхивающими нежными оттенками голубого, зелёного и серебристого. А вокруг них суетились эти самые заботливые духи, похожие очертаниями на колпачки – один маленький (Лара посчитала его головкой), а другой побольше, составлявший, судя по всему, туловище. Эти духи могли общаться друг с другом, при этом звуки производились складками между головкой и тельцем. Имелись у них и ручки, больше походившие на крылышки, позволяющие порхать подобно светлячкам и быстро перемещаться между волокнами корешков и разноцветными сферами семян. Лара не понимала, о чём эти существа говорят, но она знала наверняка, что если их не будет у каждой травинки, у каждого кустика и у каждого деревца, то растение непременно погибнет, сколько бы ни орошал его благодатный дождь.

Видела Лара и ещё одно существо, но выглядело оно не таким милым, как крылатые колпачки. Звали его Зор. Так он сам представился, когда девочка впервые смогла его разглядеть в лесной чаще. Он и до того дня всё время присутствовал где-то рядом, но не показывался, притворяясь то холмиком, то большим пнём. Он мог говорить короткими фразами на человеческом языке, имитируя то голос бабушки, то самой Лары, мог реветь как лось, рычать как медведь или просто цокать языком, то ли изображая дятла, то ли просто привлекая к себе внимание. К соседству этого Зора Лара постепенно привыкла, поняв, что тот вовсе не собирался её пугать или каким-то образом ей навредить. Напротив, он следил, чтобы с девочкой не случилось никакой беды. Эта его забота хоть и напрягала слегка, но в то же время и успокаивала. Насколько могла понять Лара из нечастого общения с Зором, тот мог защитить её и Бодю от любого зверя, кроме человека, и от любого злого духа, кроме тех, которые хозяйничают в мрачных болотах. Зор был хозяином леса, был его защитником и судьёй. Когда Лара решилась рассказать бабушке Розе о Зоре, та поначалу насторожилась, но из дальнейшего повествования девочки сделала вывод, что Зору этому можно доверять, хотя он и был самым что ни на есть лешим. Так она и сказала – леший.

Вот так Лара и знакомилась с лесом и с его многочисленными – видимыми и невидимыми – обитателями.

Однажды, когда Бодя очень сильно прихворала, так что бабушка была уверена в том, что через день-другой та отдаст Богу свою душу, Лара смогла поставить её на ноги, просидев с ней рядом всего лишь одну ночь. Прикосновения её рук творили чудеса.

Потом, месяц спустя, они как-то нашли в лесу больного птенца вяхиря, у которого совсем отказали ноги. Лара и его выходила одним только прикосновением.

Бабушка облегчённо вздохнула, понимая, что с таким неожиданным даром, о котором сама она не могла даже мечтать, девочка не пропадёт. Пугало только то, что Лара росла слишком добрым ребёнком, слишком хорошо относилась ко всем людям, не различая в них разных степеней зла. Может быть, она проникала до самой души, минуя иные покровы, к которым присасывалась всевозможная нечисть? Может быть. Но это делало её лёгкой добычей любого, даже самого мелкого беса. Лара видела доброе даже в таких сущностях, от которых, по мнению Розы, следовало держаться подальше. Самые странные из всех видимых только Ларе существ обитали за границей, где кончался лес и начиналось царство болот. Только лоси могли уживаться с этими мрачными духами, не знающими никаких сантиментов, да волчьи стаи, селившиеся по косам, находили там временный приют, заключая с топями недолгий союз. Но Лару не пугали даже они. Девочка не знала, что такое коварство. Ей ещё предстояло это понять, предстояло столкнуться с этой первородной тьмой и обрести так необходимый ей опыт, страшный и способный проглотить любую чистую душу и при этом не поперхнуться. «Выдержит ли эта хрупкая ангельская душа? – думала про себя Роза. – Не сломается ли? Не даст ли трещину? Не отречётся ли, затаив обиду на бога, от своего дара?»

И совсем скоро такое испытание не преминуло состояться.

Уже привыкшая бродить по лесным тропкам в одиночестве или на пару с Бодей, девочка часто добиралась до болот, благодаря Зору избегая встреч с хищниками и кабанами. И вот одним сырым, пасмурным августовским утром эта парочка набрела на незнакомого мужчину, который, худой и бледный, как сама смерть, лежал, прислонившись спиной к кедру. Как оказалось, его очень сильно помял лось. Без движенья, с совершенно отнявшимися ногами мужчина пролежал здесь, по его словам, пять дней, питаясь орехами из упавших шишек и росой, капавшей по утрам с пахучих иголок. Звали его Артём. Лара принесла ему родниковой воды, в тайне от Розы стащила из дома кое-какой еды и попыталась понять, сможет ли поставить на ноги этого человека. Задача оказалась не из лёгких – у Артёма не на шутку был повреждён позвоночник. Целую неделю колдовала Лара своими маленькими ручками, отдав незнакомому человеку почти все свои силы. Но к радости для себя сумела своего добиться – Артём смог встать, а ещё через три дня уже уверенно передвигался, хотя боль всё ещё продолжала его мучить. Похудевшая и ослабевшая Лара, так и не рассказавшая бабушке о происходящем, собиралась довести лечение до конца, но на одиннадцатый день не обнаружила Артёма в построенном им шалаше. Тот, судя по всему, ушёл, не посчитав нужным даже поблагодарить девочку и проститься по-человечески. Такой поворот Лару весьма расстроил. И предчувствие какой-то неизбежной беды целиком завладело её душой.

Роза, всё это время гадавшая, что за метаморфозы происходят с её внучкой, наконец не выдержала и впервые за много лет строго потребовала от той отчёта. Да Лара и сама уже понимала, что придётся обо всём рассказать, потому что стена надвигающейся на их судьбы тьмы заволакивала уже весь внутренний горизонт её сердца. Даже светлые, видимые только ей друзья, до этого непоседливые и лучезарные, вдруг умолкли и затаились, испугавшись грядущих и неостановимых уже перемен. Бабушка, услышав историю об Артёме, вся побледнела и застыла в неподвижности точно так же, как делала это мама Люся в те дни, когда жизнь постепенно начала уходить из её телесной оболочки. К счастью, это оказалось похожим только внешне. Бабушка осталась прежней – живой, всё понимающей и контролирующей свою судьбу. Она крепко прижала к себе внучку, погладила её по голове и сказала только одну фразу: